Иннокентий Смоктуновский: В звании «гениальный»
25 лет назад ушел из жизни Иннокентий Смоктуновский — гениальный артист, вобравший в себя несколько эпох истории отечественного кино. Мышкин, Деточкин, Гамлет, Сальери и даже Ленин, — он мог всё и не принадлежал никому. Публикуем текст, написанный о нем Наталией Басиной для «Новейшей истории отечественного кино», и приглашаем на страницу актера в проекте «Чапаев».
Время ухода Иннокентий Смоктуновский выбрал, как и все, что он делал, на свой особенный лад. Взъерошенное, беспокойное, зыбкое. Занятые поиском почвы под ногами, все были заняты подсчетом потерь, отодвинув обязанность их оценить на невнятное «потом». Смоктуновского это, наверное, устраивало.
Он был неравнодушен к признанию — вне анализа, оценок же боялся панически. То ли из-за сложностей характера и склада профессиональной жизни, то ли в силу инстинктивного знания о том, что его способ быть актером анализу не поддается.
На прощанье Смоктуновскому отдали все почести, положенные великому, но с каким-то холодком отрешенности. Великий никогда по-настоящему не принадлежал никакому сообществу, а в последние свои годы вел себя чуть ли не анахоретом. На экране появлялся яркой заплатой на жалком рубище тогдашнего по большей части мусорного кино. Краткое возвращение в круг «тех, о ком говорят» с «Дамским портным» ничего особо значительного к им совершенному и о нем известному не прибавило. Прощальные роли в едва не тонувших от перегрузки культур-багажом психодрамах Владимира Наумова «Белый праздник» и «Тайна Нардо»… — и вовсе ниже его актерского достоинства. Лучше всего в эти годы ему удавалась «роль автора» — закадровые тексты к нескольким фильмам, среди которых самым значительным было документальное «Время Мераба» — посвящение философу Мерабу Мамардашвили, одному из величайших мыслителей нашего века. В такой работе реализовывалось и ставшее его уделом присутствие-отсутствие, и внеразрядная артистическая величина: по пальцам руки можно пересчитать актеров, чей голос и интонация настолько неповторимы и самоценны. Впрочем, относится это не к одному голосу, но целиком к явлению по имени Смоктуновский.
Он жил, ушел и остался в истории искусства в звании «гениальный».
Гениальность формальных определений не имеет, но в случае со Смоктуновским этот факт несомненен. Он был явлением не профессии, но природы; природа произвела совершенного, то бишь идеального актера — в ее глубоко неинтеллектуальном, то бишь бесстыдно практическом понимании сути этого рода и вида. Не то, чтобы никто и никогда уже не сыграет так же изумляюще, как Смоктуновский, князя Мышкина, Гамлета, Порфирия Петровича, Сальери, — просто для запуска в серию непригоден сам метод производства на свет этих созданий. Да и методом это называть вряд ли возможно. Впустить в себя другого человека, понятого не умом, но кровью, плотью, нервами; растворить его в себе, в крови, плоти, нервах, клетках; выйти таким к зрителю со словами роли, на устах, принадлежащих уже скорее персонажу, чем тебе самому — это больше похоже на вселение чужого духа в тело, остающееся лишь послушной ему формой.
Он был воплощенным нарушением правил. Не исключением, а именно нарушением, заставляющим подозревать, что правило не всегда находится в полном согласии с высшим законом. Такого неправильного, неуправляемого, следующего почти исключительно приказам, отдаваемым его собственным нутром, к тому же самоучку без лицензии на профессию — система в лице культурных учреждений, художественных и чиновных распорядителей должна была бы отвергнуть. Однако, изо всех сил сопротивляясь, помытарив его от всей души, она Смоктуновского в конце концов не только приняла, но и облекла доверием, наградила орденами, званиями и даже своего рода «номенклатурностью» — правами, каких не было у других. Ему дано было право представлять советское искусство, которое «впереди планеты всей»: не в силах справиться со стихией или управлять ею, система догадалась присвоить актерское чудо. За это изрядно попотела, придумывая для этих театральных и экранных работ, не содержавших абсолютно никаких «вложенных посланий», необходимые этикетки типа «разработка темы нравственных исканий» или «исследование современных характеров в их психологической сложности и противоречивости». Смоктуновский такого рода трактовки не опровергал и не подтверждал; ему, похоже, было все равно.
В наследство от него не осталось, ни теории, ни школы, ни учеников. Урок — остался. Остались фильмы — «Солдаты», «Девять дней одного года», «Гамлет», «Берегись автомобиля», «Преступление и наказание», «Дядя Ваня», «Дочки-матери», «Романс о влюбленных», «Легенда о Тиле», «Маленькие трагедии», «Мертвые души»… Если не присоединяться ни к большинству, ни к меньшинству и, следовательно, не шарахаться вместе с тем или другим в разные стороны, если выпасть из «белого шума» приказов и протестов, утверждений и опровержений, рассуждений и сплетен, то в освободившееся время в тишине можно услышать голос собственной природы. Услышать и понять ее не раздробленный на слова и фразы зов. Довериться ему. И тогда могут — как бы ниоткуда — взяться силы, чтобы разогнать злых гениев времени и места, прорваться и осуществиться. Скорее всего, вы будете одиноки. Но, может быть, вас похоронят с почестями.