Герой майдана
В нашем кино Климов был light-версией Горбачёва.
Любил жену. Произнёс сто речей, как всё было плохо, а станет хорошо. Слыл оглашенным бунтарём при глубоко партийной генеалогии (сын крупнейшего чиновника партгосконтроля). Рано овдовел. Доживал век забытым отставником, интервью раздавал юбилейные. Как они историю делали и страницу переворачивали.
Занятно, что крушить марксистскую ортодоксию взялся её прямой наследник с именем, в котором зашифрованы Энгельс – Ленин – Маркс, и партстажем с 1962 года. «Злодей» Н.С. Михалков в партии не был, и случайный попутчик С.А. Соловьёв не был, и яростный либертарианец А.С. Смирнов не был, а Климов – был. Боролся с режимом, гипсовыми пионерами и поправшим февраль октябрём с алой книжечкой на сердце.
Потом рассказывал про свой вклад в процессы. Вклад заключался в запуске и лоббировании вала картин о грехах социализма, названного чернухой и отпугнувшего народ от кино лет этак на 15. Частью вклада было усердное топление возможных побед немазохистского национального кино. В Канне-87 на «Золотую пальмовую ветвь» впрямую рассматривались михалковские «Очи чёрные», но член жюри Климов убедил всех, что победа ретрограда зачеркнёт весь дух перемен, а любой приз «Покаянию» посодействует, и в обмен он готов голосовать хоть за чёрта в ступе. Так каннским лауреатом стало ничтожнейшее «Под солнцем Сатаны», «Покаяние» заняло вторую строчку с Гран-при жюри, а единственной победой нашего кино за 77 лет фестиваля остался фильм «Летят журавли» 1958 года выпуска. Ровно два месяца спустя глава жюри ММКФ Роберт де Ниро хотел отдать золото фильму «Курьер», но Климов и здесь разъяснил, что наша победа на нашем фестивале отныне недопустима, а чествовать следует насквозь вторичную картину позднего Феллини «Интервью» – что и было сделано.
На том фестиваль как стартовая площадка кинематографий третьего мира и сдох – а конец его диагностировал пару лет спустя не кто иной, как видный разумник и автор «Курьера» К.Г. Шахназаров. Никому в мире больше не был интересен ни фестиваль, ни социализм, ни отказавшийся от себя СССР, ни его могильщики Горби и Климов.
Интересами кино он всегда жертвовал в пользу политики, и лишь раз они у него сплелись органично – в дебютном «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещён». Пионер под трибуной держал на плечах марширующего сверху товарища Дынина. Гипсовые истуканы били в барабан и целились в зал из лука. Награждали кукурузу – но дети резвились, собачка поднимала лапку, и было смешно. Фильм понравился, и в него начали вчитывать смыслы. Начальство – желанные пинки только что снятому Хрущёву. Прогрессисты – поощрение инициативы. Недовольные – анафему пионерии. Враждебные группы готовы были сцепиться друг с другом, каждая под портретом перспективного дебютанта (20 лет спустя тот же путь проделает Горби).
Климов снял «Похождения зубного врача» – про дантиста, у которого дар лечить зубы без боли, менее даровитые коллеги шлют на него комиссию, а заполошные борцуны велят не сдаваться и идти на амбразуру, а он мечется, и дар пропадает. Кажется, высказывание было автобиографическим: сам режиссёр на глазах терял способность внятно рассказать историю.
Ему дали переделывать фильм про Распутина по пьесе Толстого. Толстой разонравился, и сценарий о крахе русской государственности предложили камерному А.М. Володину. Когда тот предсказуемо отказался, привлекли авторов детских скетчей Лунгина и Нусинова. Получился гадкий бурлеск про святого старца и звезду мировой исторической порнографии, переволновавший дерзкие умы. Это про закат империи и кризис верхов? Или про благословенный февраль, сожранный злым октябрём? Или про то, что власть гниёт с головы? Или просто про то, как потный мужик барынь прёт? Страсть к титрам и закадровому голосу («Так Костя Иночкин потерял одного друга», «Так рухнула российская монархия») всё больше говорила о неумении передать сюжет обычными визуальными средствами.
Климов доделал за жену «Прощание» – про неизбежный уход под воду старого мира. Линия вроде начала прорисовываться: уехал на грузовике с бидонами Дынин, сплыл царь, затопило традиционный уклад. Всех жалко, но процесс не остановить. Очень по-горбачёвски, то есть никак.
Последним сполохом уходящей эпохи стал русский хоррор «Иди и смотри» про вакханалию убийств в оккупированной Белоруссии. Фильм жал на психику, как любой откровенный репортаж о смертоубийстве, и многим казался искусством, а кое-кого бесил спекуляцией на ужасах (как позже и спилберговский «Список Шиндлера»). Зато позволил считаться режиссёром Большого Стиля и претендовать на управление СК.
Так пали средний кинематограф и средняя страна усилиями средних способностей режиссёра и нулевых способностей политика. Сомнительное зло проиграло сомнительному добру, как у нас всегда и бывает.
А вклад – да, был.
Комедия про пионерлагерь и отверженного Костю. Хороший артист Витя Косых, будущий неуловимый мститель. Хороший артист Лёша Кравченко, ставший в дальнейшем народным и Алексеем Евгеньевичем («Иди и смотри»).
Титульная роль Петренко в «Агонии».
Детская секс-бомба Люда Смеян с хулахупом.
Исторический вопрос: «А чёй-то вы тут делаете?»
Вроде всё.
Денис Горелов