Алжир перевёл спор с Францией о колониальном наследии в юридическую плоскость. Парламент страны принял закон, квалифицирующий действия Парижа в колониальный период как преступления и закрепляющий требования — от официальных извинений до компенсаций за ядерные испытания в Сахаре.На первый взгляд это выглядит как эмоциональный жест, запоздалый и обречённый на неудачу. Но если убрать интонацию и посмотреть на логику действий, становится ясно: это не гнева, а расчёт.Почему не раньшеВ 20 веке подобный шаг был невозможен. Пока Алжир находился под колониальным управлением, говорить о судах было бессмысленно. После получения независимости в 1962 году — опасно: страна оставалась глубоко встроенной в экономическую, кадровую и культурную систему Франции. Конфликт с бывшей метрополией означал бы удар по государственной устойчивости.Сегодня, в 2025-м, ситуация иная. Франция заметно ослабила позиции в Африке, потеряла там военное и политическое влияние и столкнулась с внутренним кризисом идентичности вокруг темы колониального прошлого. Давить на неё сегодня безопаснее, чем десять или даже пять лет назад.Ключевой момент — Алжир говорит не о "травме памяти" и не о символических извинениях, а о составе преступлений, архивных доказательствах, экологическом ущербе и отсутствии срока давности.Особое место в этом ряду занимают ядерные испытания Франции в Сахаре в 1960–1966 годах. Это не вопрос интерпретаций, а материальные последствия — радиация, заражённые территории, конкретные пострадавшие. Именно это делает претензии Алжира юридически плотными и неудобными для игнорирования.Потому что можетВажно понимать: Алжир — не слабый актор, действующий по воле внешнего покровителя. Это одна из самых самостоятельных стран региона: с крупной территорией, ресурсной базой, преимущественно нефтегазовой, с сильной армией и элитой, сформированной в антиколониальной войне, а не в постколониальных компромиссах.Для алжирского государства тема колониализма — не экспортированная идеология, а фундамент национальной идентичности. Это государство, которое привыкло говорить "нет", в том числе и Западу. Это "контрагент", а не "клиент".Юридическое наступление на Францию в этой связи не навязанная извне кампания, а внутренняя, давно отложенная логика.Победа или поражение — вторичноДаже если Алжир не добьётся формального успеха в международных судах, он уже получает стратегические дивиденды. Франция оказывается в позиции оправдывающейся стороны — против неё свидетельствуют архивы, испытания, экология. Любое уклонение от ответов считывается как уязвимость, а не как сила.Кроме того, этой инициативой Алжир повышает цену двусторонних отношений. Колониальное прошлое перестаёт быть "закрытой темой" и начинает регулярно возвращаться в политический и дипломатический оборот.Шире, чем один конфликтДело важно не столько для Парижа и Алжира, сколько для всей системы международных отношений. Если колониализм начинает рассматриваться не как моральный эпизод истории, а как юридически значимое деяние, это меняет саму архитектуру разговора о прошлом.Для России и Китая подобные процессы объективно выгодны. Они размывают западную монополию на роль "судьи истории" и усиливают позиции стран, не несущих колониального багажа. Речь не о союзах и внешней координации, а о совпадении интересов: чем менее безопасным становится прошлое для бывших империй, тем менее убедительно звучит их моральное превосходство в настоящем.И что из этого?Алжир затеял собственную игру не ради компенсаций и не ради громкого вердикта. Его цель — сделать прошлое активным фактором политики и навсегда вывести разговор о колониализме из вежливой, академической зоны.Даже в случае неудачи (она предопределена) Алжир ничего не теряет. Он фиксирует новый подход и показывает, что история больше не гарантирует бывшим метрополиям иммунитет. И это уже меняет правила игры — независимо от решений судов.
