Так кто потерпел катастрофу в 41-м?
Полемические заметки о трактовке событий начала войны. Максим Зарезин.
Взяться за перо меня заставило публикованное недавно в газете «Коммерсантъ» пространное интервью с директором Государственного архива РФ, доктором исторических наук Сергеем Мироненко, посвященное событиям Великой Отечественной войны, главным образом, ее начальному этапу. Несмотря на заявленные темы «разоблачения фальсификаций» и «пользы чтения исторических документов», против ожидания, к сожалению, оно само содержит, на мой взгляд, изрядное количество досужих мифов.
Главная цель – Англия
Итак, корреспондент «Ъ» - Отчего же начало войны оказалось все-таки внезапным для Советской армии?
С. Мироненко - …Нашей разведке о скоплении войск противника было известно. И о точной дате нападения — 22 июня — сообщали многие агенты: документы по этому поводу рассекречены. Сохранилось в архивах донесение Иосифу Сталину, которое направил ему нарком госбезопасности Всеволод Меркулов. Нарком назвал дату, сославшись на сообщение информатора — нашего агента в штабе люфтваффе. И Сталин собственноручно накладывает резолюцию: "Можете послать ваш источник к *** матери. Это не источник, а дезинформатор".
Корр. — Почему Сталин не поверил своей разведке? Доверял пакту о ненападении?
С.М. — Он просто не мог себе представить, что Германия после поражения в Первой мировой снова решится воевать на два фронта. Так что война, думаю, была внезапной прежде всего для товарища Сталина. Лично для него она стала катастрофой.
С. Мироненко прав: Сталин действительно полагал, что Германия не повторит ошибки 1914 года. Однако также размышлял и Адольф Гитлер, а заодно с ним практически вся военно-политическая верхушка Третьего рейха.
Планируя нападение на СССР, фюрер вовсе не собирался воевать на два фронта. Он намеревался в кратчайшие сроки разгромить Советскую Россию, чтобы развязать себе руки для решительного наступления на Англию, а заодно вывести из игры США.
31 июля 1940 года Гитлер сформулировал цели и задачи войны против СССР следующим образом: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. …Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии». Как заключает немецкий историк Ганс-Адольф Якобсен, «отнюдь не «жизненное пространство на Востоке», насильственное завоевание которого уже с 20-х годов пронизывало политические расчеты Гитлера, служило главным активизирующим моментом; нет, главным импульсом являлась наполеоновская идея разбить Англию, разгромив Россию».
Для достижения поставленных целей кампанию требовалось провести в максимально сжатые сроки. «Блицриг» - не желаемое, но вынужденное решение; не подобие «повышенных соцобязательств», а единственно возможный для Германии путь к победе над Советским Союзом и в целом к достижению мирового господства. «Операция имеет смысл только в том случае, если мы разобьем это государство одним ударом», - утверждал Гитлер и был совершенно прав.
Другое дело, насколько реальной была такая возможность. А здесь надо признать, что фюрер исходил из искаженных, а подчас фантастических представлений о военном и экономическом потенциале СССР. «Следует ожидать, — говорил Гитлер в беседе с командующими армиями 5 декабря 1940 года, — что русская армия при первом же ударе немецких войск потерпит еще большее поражение, чем армия Франции в 1940 году».
Неудивительно, что первые недели войны на Востоке преподнесли политикам и военачальникам рейха массу неприятных сюрпризов. 21 июля Гитлер признался своему собеседнику: если бы его заранее проинформировали о том, что русские произвели такое большое количество вооружений, то он, не поверил бы и решил, что это дезинформация. 4 августа фюрер снова удивляется: знай он, что сведения о производстве Советами танков, которые ему докладывал Гудериан, соответствуют действительности, то принять решение о нападении на СССР ему было бы значительно труднее. Тогда же в августе 41-го Геббельс делает поразительное признание: «Мы серьезно недооценили советскую боеспособность, и, главным образом, вооружение советской армии. Мы даже приблизительно не имели представления о том, что имели большевики в своем распоряжении». Такой вот уровень подготовки!
Как отмечает немецкий историк Клаус Рейнгардт, у германского командования почти полностью отсутствовали данные о подготовке резервов, подвозе подкреплений и снабжении войск в глубоком тылу противника, о новом строительстве и промышленном производстве СССР. Хуже того, когда немецкое руководство получало информацию о России из других источников, не соответствующую его собственным представлениям, эти сведения игнорировали или признавали неправдоподобными.
Весьма приблизительными оказались первоначальные немецкие данные о численности личного состава РККА. Начальник штаба Верхового командования сухопутных войск Франц Гальдер только 11 августа узнал, что Красная Армия насчитывает уже 360 дивизий и бригад, а не 213, как он полагал в день начала войны. Неверно в Берлине оценивали экономические реалии СССР. Так, Гитлер почему-то считал, что Россия способна удовлетворить свои потребности в нефти только на 10%, а марганец и молибден не добывает вовсе.
Столь дремучее невежество выглядит неправдоподобным с учетом достаточно высокой квалификации спецслужб рейха, и тех обширных возможностей, которые им предоставляли интенсивные хозяйственные контакты, установившиеся между русскими и германскими ведомствами и предприятиями после заключения Пакта о ненападении и межгосударственного договора об экономических связях. Советская сторона даже использовала сложившееся положение в своих целях.
В апреле 1941 г. делегации германской авиационной промышленности продемонстрировали новейшие советские авиазаводы и боевую технику. За этим стоял совершенно определенный политический расчет, и немцы это хорошо поняли. Заместитель германского военного атташе в СССР полковник Г. Кребс докладывал в Берлин: «Очевидно, Россия хочет таким способом устрашить возможных агрессоров». К сожалению, не устрашила, поскольку фюрер и его окружение видели только то, что вписывалось в их представление о большевистской России, как о колоссе на глиняных ногах.
Насколько вожди рейха недооценивали потенциал будущего противника, настолько же они переоценивали собственные возможности. Немецкий историк Ганс Керль заключает, что к мировой войне Германия во всех отношениях была не готова: «Оглядываясь назад, можно без преувеличения сказать, что экономически война была проиграна Германией еще в 1940-1941 годах. Ни мощь вооруженных сил, ни производительность военной промышленности не были доведены до наивысшего возможного уровня, и потерянное тогда время уже не могло быть наверстано».
«Беда» Сталина заключалась в том, что он, в отличие от своего берлинского оппонента, совершенно адекватно оценивал положение дел, как в Германии, так и в Советском Союзе. На основании имеющихся в его распоряжении данных он сделал единственно верный вывод о том, что в ближайшее время, и в любом случае до достижения решающего превосходства над Англией, нападение на СССР для Гитлера равнозначно самоубийству, поскольку приведет к затяжной войне на два фронта, для успешного ведения которой у рейха нет ресурсов.
Когда говорят, что Сталин ошибся и что Гитлер его обманул, формально дело обстоит именно таким образом. Только Сталин ошибся, потому что ошибся Гитлер.
В большой игре требуется предугадать ход соперника, исходя из наиболее реального сценария развития событий, но практически невозможно предугадать его ошибку. Фюрер смог обмануть советского лидера, лишь предварительно обманув себя и германский народ.
Нам разведка доложила… Точно?
К теме блицкрига мы вернемся позже, а пока займемся одним из наиболее укоренившихся мифов о Великой Отечественной войне, который можно условно озаглавить «Нам разведка доложила точно…». Сталин не сомневался в неминуемом столкновении с Германией. Здесь можно спорить лишь о сроках: когда именно он сделал для себя окончательный вывод: в начале 1940-го, весной или ближе к середине года. Военное строительство в СССР шло полным ходом под знаком грядущего противостояния с фашизмом. В этом смысле советской разведке, собирая доказательства враждебных намерений Гитлера против СССР, предстояло, прежде всего, выяснить два главных пункта: срок нападения и обстоятельства, при которых оно будет совершено.
Что же получилось, а что не получилось у наших разведчиков? В отношении временных параметров, разными агентами в разное время назывались самые разные версии. (Кстати, конкретный день - 22 июня - не назвал никто). Итак: когда и о каких датах сообщала в Центр советская разведка:
– начало 1941 г. (агент «Корсиканец», донесение от октября 1940 года)
– весна 1941 г. («Метеор», 29.09.40)
– март («Метеор», 29.12.40)
– после 15 апреля (из доклада наркома госбезопасности Меркулова от 4.04.41)
– начало мая («Старшина», 30.04.41)
– май («Софокл», 04.04.41)
– 15 мая-30 мая («Ещенко», 20.04.41)
– 20 мая («Старшина», 09.05.41)
- конец мая («Рамзай» 21.05.41)
- не позднее 15 июня («Марс»,23.05.41)
- 15 июня («Дора», 22.04.41)
- вторая половина июня («Рамзай» 01.06.41)
- 21/22 июня («Коста», 20.06.41)
– между 20-25 июня («Тит», 19.06.41)
– начало июля («Зевс», 09.05.41)
Так какую же дату считать «верной»? Нет, мы то ее, конечно, знаем, только этого не знал ни Сталин, ни другие руководители СССР, а мы обязаны исходить из той информации, которой они располагали на тот момент.
Понятно, что сам по себе подобный разнобой вряд ли способствовал адекватному восприятию ситуации и формировал соответствующее отношение к получаемым сведениям. Но здесь важны не только сами временные параметры, но и контекст, в котором они преподносились. Например, 29 сентября 1940 г. агент «Метеор» (Н. Скорняков) сообщает из Берлина, что Гитлер начнет операцию весной. Спустя два месяца он уточняет, что война будет объявлена в марте. 4 января «Метеор» повторяет информацию со ссылкой на секретный приказ Гитлера, то есть план «Барбаросса». То есть в течение четырех месяцев один источник трижды подтверждает свои данные, что подчеркивает их ценность. Но 28 февраля агент «Альта» (Ильза Штебе) из группы «Метеора» передает, что «совершенно определенно война начнется в этом году». Значит, уже необязательно в марте, который начнется завтра, а, например, в ноябре?
«Дора» (Шандор Радо) из Цюриха 22 апреля 41-го сообщает, что поход на Россию начнется 15 июня. Почти верно! Но в следующем донесении «Доры» отмечается следующее: «Выступление произойдет, только когда английский флот не сможет войти в Черное море и когда немецкая армия закрепится в Малой Азии. Следующая цель немцев - занятие Гибралтара». Как мы знаем, это неверные сведения.
Еще раньше чем «Дора», а именно 15 марта, резидент советской разведки в Румынии под псевдонимом «Ещенко» со ссылкой на румынский Генштаб сообщает, что война может начаться через три месяца, то есть опять же названа почти верная дата. 28 мая он передает следующее мнение своего источника: «нужно, безусловно, считаться с немецко-русской войной в этом году». А в донесении «Ещенко» от 20 апреля выступление немцев «переноситься» на более ранний срок - от 15 мая до начала июня. И как тогда относится к «правильному» мартовскому донесению резидента?
Сложно сделать однозначные выводы из донесений агента «Рамзай» - известного всем Рихарда Зорге, на которого почему-то больше всего любят ссылаться сторонники мифа «Нам разведка доложила точно». Фигурировала даже телеграмма «Война будет начата 22 июня. Рамзай», которую 15 июня Зорге якобы направил в Москву. В 2001 году газета «Красная звезда» опубликовала материалы «круглого стола», посвященного 60-летию начала войны, в ходе которого были даны разъяснения, что данная «телеграмма» - фальшивка, появившаяся в хрущёвские времена.
Что же на самом деле передавал в Центр Зорге? 6 мая «Рамзай» радирует, что война неизбежна, если СССР будет создавать какие-либо трудности в вопросе принятия Турцией германских требований.
В сообщении от 21 мая со ссылкой на прибывших в Токио германских представителей Зорге передает, что война может начаться в конце мая. «Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать», - добавляет разведчик.
В донесении от 1 июня «Рамзай» сообщает, что выступление против СССР начнется во второй половине июня. 17 июня «Рамзай» посылает новое сообщение: «Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает - будет война или нет». Получается, что один «эксперт» – «за», другой – «против». И кто из них ближе к правде?
Иногда агенты давали своеобразный «отбой» нацистским военным приготовлениям. Так, 17 апреля «Старшина» сообщает из Берлина, что планы нападения на СССР отошли на второй план в связи с успешным продвижением германских войск в Ливии. («Старшина», специалист штаба ВВС Х. Шульце-Бойзен - тот самый «источник», который Сталин столь далеко «послал». Кстати, в приведенном С. Мироненко сообщении не идет речи о дате начала войны, зато там содержится уничижительный отзыв о ноте ТАСС, который, очевидно, вывел из себя Сталина). Советский военный атташе в Германии Тупиков (псевдоним «Арнольд») в записке начальнику Разведуправления Генштаба РККА Голикову делает вывод о том, что Пакт о нейтралитете между СССР и Японией от 13.04.41 «действительно отсрочил столкновение». Агент «Аркадий» 20 мая сообщает о намерении немецкого командования немедленно занять Испанию и Португалию. «Как совместить переброску немецких войск в Пруссию и занятие немцами Испании и Португалии, выяснить пока не удалось», - признает автор донесения.
Как мы уже отмечали, Сталин был уверен, что Гитлер не нападет на СССР, не разобравшись с Англией, с которой, не стоит забывать, Третий рейх уже находился в состоянии войны. И некоторые донесения разведки подкрепляли эту уверенность. Так, 15 января агент «Лаурен» сообщал, что весной Германия нападет на Англию, а затем на Советский Союз. «Марс» из Будапешта докладывает 1 марта, что выступление немцев против СССР в данный момент все считают немыслимым до разгрома Англии. В тот же день американцы поделились с Москвой данными своей разведки, в соответствии с которыми Германия готовится напасть на СССР после разгрома Англии.
15 марта Голиков в докладе Сталину делает следующий вывод: Германия начнет войну против СССР после победы над Англией, альтернативную точку зрения следует считать дезинформацией.
Свой вклад в освещение данной версии внес и «Рамзай». 6 мая Зорге сообщил, что решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией. По сведениям источника «Лицеист», Германия сделает все возможное, чтобы избежать войны на два фронта. 19 мая 41-го «Лицеист» выразил мнение, что концентрация германских войск на советской границе не носит агрессивный характер, а является средством давления на советское руководство. «Лицеист» оказался дезинформатором, приставленным к советскому агенту германскими спецслужбами, но тогда об этом в Москве, разумеется, не догадывались.
Успех фашистской дезинформации, которая шла по самым разным каналам, в том числе и по открытым источникам, объясняется и тем, что она содержала веские аргументы, которые не могло игнорировать советское руководство. Так, после визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 германская пресса дружно писала о возвращении Берлина к «политике великого Бисмарка», который распознал мировое значение русско-германского сотрудничества.
Имела также хождение версия, согласно которой вторжению в СССР будет предшествовать период эскалации напряженности, выдвижения со стороны рейха различных претензий к Кремлю. 5 мая агент "Корсиканец" (чиновник Министерства хозяйства Арвид Харнак) сообщает, что Германия потребует от СССР выступить против Англии на стороне держав "оси". 9 мая из Берлина передают информацию от «Старшины», согласно которой Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды. Как известно, никаких требований Берлин к СССР не выдвигал, и нападение началось при полном молчании германских дипломатов и политиков.
Все вышесказанное, разумеется, ни в коем случае нельзя расценить, как попытку бросить тень на наших разведчиков. Противоречия в их донесениях всего лишь отражение противоречивого информационного поля, «причесывать» которое и укладывать в одно русло они не имели права. Тут можно лишь сожалеть о том, что в предвоенный период нашим спецслужбам не удалось получить непосредственный доступ к секретным документам будущего противника, поэтому их донесения практически полностью основывались на разговорах с собеседниками, каждый из которых обладал разной степенью осведомленности или отсутствия таковой, мог оказаться фантазером или что еще хуже дезинформатором. Отсюда неизбежная многоголосица, нестыковки, непоследовательность. Отсюда сложная, а подчас раздраженная реакция тех, кому приходилось внимательно изучать присылаемую разведчиками противоречивую информацию, и принимать на ее основе решения, от которых зависела судьба страны.
«Красные» начинают и … проигрывают
Кстати… А чего собственно «ждут» от Сталина сторонники версии «Нам разведка доложила точно», принятия какого именно решения? То, что и армия, и вся страна напряженно готовилась отражению германской агрессии, кажется очевидным любому непредвзятому человеку, интересующемуся историей.
Как бы Сталин ни был уверен в самоубийственности фашистского нападения до окончания войны с Англией, какое бы эмоциональное отторжение ни вызывали иные донесения разведки, он не собирался оставлять без ответа концентрацию войск вермахта на границе.
По мнению Курта фон Типпельскирха, автора «Истории Второй мировой войны», в прошлом генерала вермахта, занимавшего видный пост в германском генштабе накануне восточной кампании, советское руководство предпринимало неотложные военные приготовления и меры по защите границы. «Советский Союз приготовился к вооруженному конфликту, насколько было в его силах. На стратегическую внезапность германское командование не могло рассчитывать. Самое большее, чего можно было достигнуть – это сохранить в тайне срок выступления, чтобы тактическая внезапность облегчила вторжение на территорию противника», - заключает Типпельскирх. И, как мы знаем, немцам это удалось.
К сожалению, никакие даже самые оперативные и продуманные действия советского военно-политического руководства по повышению боеготовности РККА не могли радикально изменить критический дисбаланс между СССР и Третьим рейхом, порожденный разным качественным состоянием вооруженных сил двух стран: германский вермахт после окончания войны с Францией оставался отмобилизованной армией военного времени, в то время как Красная армия представляла собой неотмобилизованую армию мирного времени.
Что могло предпринять советское руководство для исправления сложившегося положения? В апреле — мае 1941 г. было осуществлено скрытое отмобилизование военнообязанных запаса под прикрытием «Больших учебных сборов» (БУС). Всего под этим предлогом было призвано свыше 802 тыс. человек, что составляло 24% приписного личного состава по мобилизационному плану МП-41. Это позволило усилить половину всех стрелковых дивизий РККА (99 из 198), расположенных в западных округах, или дивизий внутренних округов, предназначенных для переброски на запад.
Следующий шаг подразумевал всеобщую мобилизацию. Однако именно на этот шаг Сталин пойти не решился. Как отмечает военный историк Алексей Исаев, перед большинством участников Второй мировой войны стояла трудноразрешимая дилемма: выбор между эскалацией политического конфликта объявлением мобилизации или вступление в войну с неотмобилизованной армией. Объявление мобилизации, как показали события лета 1914 года, было равносильно объявлению войны.
Примечательный эпизод приводит Г.К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления». 13 июня 1941 года он и Тимошенко доложили Сталину о необходимости приведения войск в полную боевую готовность. Жуков приводит следующие слова вождя: «Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете ли вы это оба или нет?!». Товарищ Жуков скромно умалчивает о своей реакции. Разумеется, и начальник Генштаба, и нарком Тимошенко прекрасно понимали, что объявление всеобщей мобилизации равнозначно объявлению войны. Но их дело «маленькое» – предложить. А товарищ Сталин пусть решает. И берет на себя ответственность.
Допустим на минуту, что объявление войны Германии – выход из положения и способ избежать испытаний 41-го. Но вот закавыка: от начала мобилизации до полного перевода армии и тыла на военные рельсы должно пройти время.
В «Соображениях об основах стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза сентября 1940 года» отмечается, что «при настоящей пропускной способности железных дорог юго-запада сосредоточение главных сил армий фронта может быть закончено лишь на 30 день от начала мобилизации, только после чего и возможен будет переход в общее наступление для решения поставленных выше задач». Речь идет о Киевском особом военном округе, но, понятно, что в других округах складывалась похожая ситуация.
Следовательно, объявлять войну 13 июля, как это предлагали Жуков и Тимошенко, было уже поздно. Немцы без труда форсировали бы последние приготовления и обрушились на все те же неотмобилизованные части и соединения РККА. Только на этот раз Советский Союз становился страной-агрессором. Получается, что объявлять всеобщую мобилизацию надо было не позже середины мая. Предположим, что вермахт терпеливо ждал бы месяц, пока на границе соберутся советские войска и перейдут в наступление.
Но даже при подобном сверхблагоприятном варианте наш успех выглядит весьма проблематично. Историк Валерий Августинович отмечает: «Что было бы, если бы Красная Армия первой начала военные действия против Германии летом 1941 года, можно только гадать… Однако на основании встречных сражений 1941-43 гг. … предположение о масштабном поражении Красной Армии на первом этапе не кажется невероятным – она была системно (а не просто временно) не готова к современной войне».
Получается, что Сталину, чтобы «оправдаться» перед будущими критиками надо было в середине мая без всякого повода и на основании противоречивых сведений и прогнозов, нарушив пакт о ненападении, двинуться войной на рейх, понимая, что Красная армия еще не готова на равных бороться с немцами.
Работа над «ошибками»
С.М. - ….когда 28 июня пал Минск, у Сталина наступила полная прострация.
Корр. — А это откуда известно?
С.М. — Есть журнал посетителей кремлевского кабинета Сталина, где отмечено, что нет вождя в Кремле день, нет второй, то есть 28 июня. Сталин, как это стало известно из воспоминаний Никиты Хрущева, Анастаса Микояна, а также управляющего делами Совнаркома Чадаева (потом — Государственного комитета обороны), находился на "ближней даче", но связаться с ним было невозможно. Никто не мог понять, что происходит. И тогда ближайшие соратники — Клим Ворошилов, Маленков, Булганин — решаются на совершенно чрезвычайный шаг: ехать на "ближнюю дачу", чего категорически нельзя было делать без вызова "хозяина". Сталина они нашли бледного, подавленного и услышали от него замечательные слова: "Ленин оставил нам великую державу, а мы ее просрали". Он думал, они приехали его арестовывать. Когда понял, что его зовут возглавить борьбу, приободрился. И на следующий день был создан Государственный комитет обороны.
Что ж, давайте откроем этот самый журнал посещений кабинета Сталина в Кремле, на который ссылается С. Мироненко. Однако!... Оказывается, в субботу 28 июля, как и в предыдущий день, Сталин работал! У него побывало 19 посетителей, в том числе Микоян, Маленков, Булганин, которым вовсе не требовалось, чуть ли не рискуя жизнью, искать перепуганного главу государства на «ближней» даче. Между прочим, сведения из журнала посещений опубликованы в двухтомном сборнике документов «1941 год» (М. Международный фонд «Демократия», 1998 г.), в редакционный совет которого входил г-н Мироненко. Удивительно, что ведущий архивист страны столь вольно трактует документы, к публикации которых он приложил руку, и одновременно кропотливо цитирует «байки» - по другому и не скажешь - Хрущева, который в этой время сидел в Киеве.
С.М. - К примеру, пакт Молотова-Риббентропа — что это такое?
Корр. — Советско-германский договор о ненападении, который позволил СССР оттянуть начало войны, чтобы провести перевооружение армии.
С.М. — Таким он в обществе и воспринимался, когда подписывался в августе 1939 года. А позже, во времена перестройки, общество узнало, что вместе с пактом был подписан протокол о фактическом разделе территории Польши между Германией и Советским Союзом. СССР присоединил также три прибалтийские республики, другие территории.
Корр. — Такие были времена. Чехословакию тоже разделили без ее ведома мюнхенскими соглашениями в 1938 году.
С.М. — И что? Если "все замазаны", значит, все правы? Это не снимает вопроса, был ли тот пакт ошибкой или нет.
Историк, который пытается давать этические оценки политическим событиям, ступает на скользкий путь. Что же касается, целесообразности заключения пакта и мотивов, двигавших советским руководством, не рискуя ввязываться в детальный разбор данной проблемы, приведу лишь мнение на этот счет Уинстона Черчилля: «Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: «Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею» - или что-нибудь в этом роде, парламент бы это одобрил … и история могла бы пойти по иному пути. Вместо этого длилось молчание… Для безопасности России требовалась совершенно иная внешняя политика… Россия должна была позаботиться о себе».
Корр. — По одной из версий — пакт безупречный. Если бы СССР в 1940 году не продвинулся на территорию Польши и Прибалтики, то, не исключено, Москву бомбили бы в первые же дни войны.
С.М. — Авторы этой версии упускают из виду, что, подписав договор с Германией, мы получили общую с ней границу, которой не имели до 1939 года. Латвия, Литва, Эстония, Польша — они были для нас фактически буферными государствами. Какими бы слабыми ни были у них армии, но они в случае агрессии обеспечили бы нам неделю, а то и две, и не было бы этого "внезапного нападения".
Историк Олег Вишлев признает неубедительными утверждения, что германо-советский договор дал «зеленый свет» нападению Германии на Польшу. Окончательное решение о войне против Польши было принято Гитлером в феврале и оформлено соответствующей директивой в начале апреля 1939 r.1S, то есть еще тогда, когда о германо-советском сближении не было и речи. К 23 августа 1939 г. германские вооруженные силы фактически уже завершили боевое развертывание для нападения на Польшу в соответствии с оперативным планом, утвержденным еще 15 июня 1939 г.
Столь же безосновательна попытка рассматривать прибалтийские страны в качестве буферных государств, которые якобы неделю другую могли сопротивляться германскому вторжению. Напомним, что с Данией немцы разобрались за несколько часов. Голландия, военно-промышленный потенциал которой превышал возможности всех прибалтийских стран вместе взятых, сражалась пять дней. Целых 18 дней заняла у Гитлера оккупация Бельгии, но для нашей ситуации это некорректный пример, поскольку здесь вермахту помимо бельгийской армии пришлось иметь дело с английскими и французскими войсками.
Наконец, из чего собственно С. Мироненко сделал вывод о том, что прибалты собирались сопротивляться германскому вторжению? В то время в Литве, Латвии и Эстонии у власти находились праворадикальные режимы авторитарного типа.
Между тем прибалтийские лидеры А. Сметона, К. Ульманис и К. Пяст и пальцем не шевельнули, чтобы организовать отпор «экспансии» так ненавистных им Советов.
Возможно, им помешало то обстоятельство, что часть населения испытывала просоветские симпатии, однако, по крайней мере, не менее широкое распространение в Прибалтике получили антикоммунистические и фашистские взгляды. Только в одной Эстонии в 1939 году насчитывалось порядка 160 ассоциаций и обществ, которые занимались пропагандой национал-социализма и прогерманских идей.
Почему же прибалтийские армии должны были воевать с близкими им по убеждениям и менталитету германскими фашистами? Скорее всего, они с удовольствием присоединились к походу «старших братьев» на Восток. Конечно, это лишь предположение, но под ним куда больше оснований, чем под теорией С. Мироненко о буферных государствах, «погубленных» пактом Риббентропа-Молотова.
Мы не «бежали»
Корр. — Советский Союз умиротворял Гитлера?
С.М. — А как же? Германия создавала "армию вторжения": под штыки поставили несколько миллионов немцев. Армию надо кормить. Вот и поставлял Советский Союз в Германию зерно, мясо, молоко и прочую сельхозпродукцию. Поставляли нефть, благодаря чему Германия обеспечивала горючим танки. До 22 июня включительно из СССР шли эшелоны с редкоземельными элементами. Все это вело к эскалации войны. Пакт Молотова-Риббентропа — это стратегическая ошибка, если не сказать преступление советского руководства и лично товарища Сталина.
Корр. — Прямо-таки преступление?
С.М.— Выполняя договор, СССР укреплял армию своего врага.
К сожалению, данные рассуждения трудно охарактеризовать иначе как обывательские. Начнем с того, что, как выяснили исследователи И. Пыхалов и В. Сиполс, для советской экономики поставки сырья были не слишком обременительны. Любителям же посетовать на идущие в Германию эшелоны не стоит забывать, что эшелоны шли и в противоположном направлении – в СССР. Они везли высококачественные трубы Маннесман, мощные подъемные краны для установки тяжелых орудий фирмы Демаг, самолеты, нефтедобывающее оборудование, образцы новейших вооружений и боевой техники, в которой, между прочим, остро нуждался вермахт.
Сталин неоднократно высказывал подозрение насчет того, что немцы предлагают советской стороне устаревшую технику, но специалисты рассеивали его сомнения. Так что, если это и была игра, то в эту игру обе стороны играли на полном серьезе. Например, за 1940-41 годы СССР получил из Германии 6430 металлорежущих станков, многие из которых были уникальны и в нашей стране не производились. В это же время в самой Германии состояние станочного парка оставляло желать лучшего. И это ценное оборудование всю войну работало на снабжение Красной армии. В это же время сырье, которое поставлял Советский Союз до 22 июня 41-го, уже ничем не могло помочь вермахту. Так кто же и чью армию «укреплял»?
Кстати, помимо самой разнообразной передовой техники, а значит и прогрессивных технологий, Берлин поставлял Советам и сырье - верхнесилезский уголь, алюминий, кобальт. Всего с момента заключения пакта в августе 1939 года по июнь 1941 года СССР экспортировал в Германию товаров на 672 млн марок, Германия со своей стороны поставила товаров на 507 млн марок, однако с учетом 150-миллионного германского кредита дисбаланс оказывается совсем невелик.
С.М. - Красная армия училась воевать по ходу войны и окончательно освоилась лишь к концу 1942-го — началу 1943 года. Добавьте сюда, что в годы большого террора были перебиты чуть ли не все высшие военные кадры, имевшие опыт командования крупными соединениями. И вам будет понятно, почему к сентябрю 1941 года количество наших солдат, оказавшихся в немецком плену, сравнялось со всей довоенной регулярной армией.
В отношении «выбитых» высших военных кадров стоит задать уточняющий вопрос: где и когда они набирались опыта руководства крупными соединениями? Ответ один – на Гражданской войне. Скорее это был опыт со знаком «минус». О чем, в частности, свидетельствовали беспомощность В. Блюхера во время конфликта на озере Хасан и неудачная попытка Г. Кулика командовать Жуковым на Халхин-Голе. Если говорить в целом о состоянии офицерских кадров в РККА, то при желании не составляет труда выяснить, что губительные последствия репрессий для комсостава – не более чем миф.
В справке Управления по начсоставу НКО за 1940 г. сообщается: общее число командиров и комиссаров, уволенных по политическим мотивам (с учётом восстановленных), составляет за 1937 г. около 7,7%, а за 1938 г. – около 3,8% списочной численности комсостава. Американский историк Роджер Риз в книге «Сталинские солдаты поневоле. Социальная история Красной Армии» отмечает: «Широко распространено предположение, что все уволенные из Вооружённых сил в 1937-38 гг. были арестованы по политическим мотивам и были казнены или лишены свободы. Но это допущение ложно». В числе пострадавших от чисток оказываются уволенные из армии по причинам, далеким от политики: пьянство, моральное разложение, уголовные преступления, убытие по болезни или смерти.
С 1928 г. РККА увеличивала свою численность головокружительными темпами. Лишь за 1939-41 гг. её списочный состав вырос больше чем втрое, и в канун войны около 75% офицеров и 70% комиссаров занимали свои должности менее года. Роджер Риз разъясняет сложившуюся ситуацию следующим образом: «На самом деле с 1 января 1939 по 1 мая 1941 г. армия сформировала 111 новых стрелковых и по меньшей мере 50 новых бронетанковых и моторизованных дивизий. К июню 1941 г. в РККА было 303 дивизии, и когда грянула война, 81 из них была в стадии формирования. Таким образом, все офицеры, которые получили назначение в части, созданные после июня 1940 г., де-факто служили там меньше года. Это объясняет, почему 75% офицеров пребывали в своих должностях так недолго».
«Утверждения, будто плохая подготовка и низкие моральные качества офицеров стали побочным результатом «культа личности» и «чисток», противоречат множеству фактов, убедительно доказывающих, что все эти недостатки были присущи Красной Армии не только до развязывания репрессий, но ещё до укрепления личной власти самого Сталина», – заключает американский историк.
С.М. - Еще первые месяцы войны были страшны тем, что Советская армия не отступала. Отступление — это маневр, без которого войны не бывает. Но наши войска бежали. Не все, конечно,— были те, кто сражался до последнего. И их было немало. Но темпы наступления немецких войск были ошеломляющими.
Трудно «без гнева и пристрастия» читать подобные тирады, особенно в год юбилея Победы, особенно, если они исходят от известного историка. Дабы не давать волю эмоциям, приведу лишь одно документальное свидетельство, а именно запись от 29 июля в дневнике Франца Гальдера: «…русские всюду сражаются до последнего человека. Лишь местами сдаются в плен…». Заметим: бойцы Красной армии, которые «сражаются до последнего» для Гальдера – правило, для Мироненко – исключения. О «бегущих» Гальдер упоминает лишь применительно к ситуации полного окружения, когда очутившись в безвыходном положении – без боеприпасов, а зачастую и без командиров, солдаты стараются переодеться в гражданскую одежду, чтобы выбраться к своим. Нигде германский генерал не упоминает о наших бойцах, бегущих с поля боя. О том же свидетельствует Курт фон Типпельскирх: «Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали».
Кто потерпел катастрофу в 41-м?
Думается, что интервью С. Мироненко - повод не только развеять мифы бытующие, как мы видим, даже в среде специалистов, но и задуматься в целом об оценке событий лета-осени 1941 года.
Насколько оправдана сложившаяся в советском-российском обществе традиция использовать дл