В Петербурге аббат Жоржель провел шесть месяцев и, чтобы не терять времени даром, стремился увидеть все, что было достойно внимания в российской столице. Жителям города на Неве будет приятно узнать, что он назвал Петербург одним из лучших городов мира. Предыдущая часть цикла Судя по всему он, как и полагается прилежному туристу, посетил главные достопримечательности российской столицы и в своих записках дал их описание, иногда достаточно подробное, а иногда скорее краткое. Особого смысла останавливаться на его зарисовках нет, поскольку в них не содержится ни каких-то любопытных новых фактов (впрочем, знатоки истории города могут поправить меня), ни оригинальных мыслей, которые заслуживали бы того, чтобы их пересказать. Приведу лишь один фрагмент, в котором француз дает характеристику любимому детищу императора Павла — Михайловскому замку, строительство которого в то время еще не было завершено. Это здание может поразить знатоков архитектуры, но не вызовет в них восторга; они пожалеют, что такие затраты были сделаны не на сооружение дворца, более достойного восхищения. Один итальянец назвал его феноменом — это подходящее слово для обозначения этого странного здания: редко можно найти такое соединение роскоши и безвкусицы. Снаружи дворец больше всего походит на Бастилию. Характеристика в духе популярной поговорки «у них все как в Париже, только труба пониже и дым пожиже». Как пишет Жоржель, депутаты в продолжение шести недель успели закончить свои дела блестящим успехом, и пришло время собираться в обратный путь. Стоит отметить, что с точки зрения долгосрочной перспективы успех или неудача миссии немецкой депутации Мальтийского ордена не имели особого значения, поскольку спустя несколько месяцев Павел был убит, а новый царь, Александр, интереса к продолжению сотрудничества с орденом не проявил. Но прежде чем отправиться на родину, мальтийским депутатам предстояла еще одна, достаточно важная церемония — прощальный визит во дворец. Принятый тогда ритуал представления императору, по словам аббата, выглядел следующим образом: Желающие откланяться государю должны были предварительно записаться у обер-гоф-маршала и потом явиться во дворец в назначенный день. В этот день император, шествуя с императрицею к обедни, проходил через залу, в которой собирались другие сановники, иностранные послы, депутаты и т. д. и если, по возвращении из церкви, император не проходил через эту залу, где должно было происходить целование руки, и если он не звал явившегося в свой кабинет, то должно было записаться снова у гофмаршала и явиться в следующий приемный день. Упомянутая записка и явка были обязательны до трех раз. Если же в третий раз император, по выходе из церкви, не являлся в зале, то это значило, что отпуск кончился без личного свидания с государем. Такую неудачу испытала баварская депутация (т.е. депутация мальтийских рыцарей, представляющая приорство в Баварии). Кроме того, перед выездом из Петербурга за границу необходимо было последовательно три раза публиковать об этом в газетах, а без предъявления таких публикаций не выдавалось ни паспорта, ни подорожной. Место обер-гофмаршала при дворе Павла I с 1797 по 1800 годы занимал граф Николай Петрович Шереметев (1751−1809 гг.), больше всего известный тем, что вступил в официальный брак с «крепостной актрисой» своего театра Прасковьей Ковалевой (выступавшей на сцене под псевдонимом Жемчугова). Владимир Лукич Боровиковский, «Портрет графа Н. П. Шереметева», 1819 г., общественное достояние Немецкие депутаты уже собрались исполнить все предписанные этикетомформальности, когда вице-канцлер де-ла Гуссе объявил им, что по повелению государя отъезд их из Петербурга отложен на неопределенное время. Депутаты, не видевшие смысл продолжать свое «петербургское сидение», несколько раз просили о «скорейшем их отпуске» через графа Салтыкова и де-ла Гуссе, но постоянно получали один и тот же ответ, что необходимо дождаться прямого повеления государя и что напоминание об ускорении их отъезда может не понравиться его величеству. Оказалось, что задержка делегации (длилась целых два месяца) не была случайным капризом императора. Павел, как позднее выяснилось, имел намерение отправить великого бальи, барона Пфюрдта, своим наместником на Мальту. Однако тем временем остров взяли под контроль англичане, и такого рода назначение потеряло свою актуальность. Депутации было, наконец, объявлено, что она может возвращаться на родину. Великий рыцарь, барон и баденский командор были вызваны в кабинет его величества, где они получили прощальную аудиенцию; первый дал присягу в качестве посланника Великого магистра и сборщика (?) в великой германской приории, второй же — произведен в рыцари Большого креста и награжден орденом. В качестве особой милости депутаты были освобождены от обязанности публиковать сообщение о своем отъезде в петербургских «Ведомостях» (что называется, пустячок, но приятно). Как и полагалось в таких случаях, отъезжающим были выданы паспорта и подорожные. Заметим, что подорожная не подразумевала возможности бесплатного проезда, и расплачиваться за дорогу надлежало самим путникам, а не казне. Плата, как будто, не была произвольной и устанавливалась по определенной таксе — пропорционально числу нанятых лошадей и количеству пройденных верст. Но, как и во всяком деле, тут существовали свои нюансы. Среди прочего смотрители имели обыкновение навязывать путникам большее число лошадей, чем было указано в подорожной, и, как следствие, платить тоже приходилось больше. В ход при этом шли всякого рода уловки. Путникам говорили, что лошади на станции есть только для неотложной казенной надобности, поэтому их нельзя предоставить людям, путешествующим по своим партикулярным делам (что могло быть правдой, а могло и не быть). Конечно, с хитрецой в глазах говорили смотрители, можно постараться найти крестьянских лошадей, однако для этой оказии существовала своя такса, и к тому же путникам приходилось брать такое количество лошадей, которое им предлагали, даже если им столько не требовалась. «Иностранцу, если он не желает умирать с тоски на этих почтовых станциях, приходится подчиняться этой произвольной таксе. Удивительно, что правительство, которое не может не знать этих порядков, не принимает против них никаких мер», — пишет Жоржель. Жаловались на «почту России», ее медлительность, плохую организацию и коррумпированность не только иностранцы, но и русские путешественники, которые, казалось бы, могли привыкнуть к существующим на дорогах порядкам. Вот что пишет Карамзин, прибывший в Ригу в мае 1789 г.: «Дорога меня измучила. Не довольно было сердечной грусти, которой причина вам известна: надлежало еще идти сильным дождям; надлежало, чтобы я вздумал, к несчастью, ехать из Петербурга на перекладных и нигде не находил хороших кибиток. Все меня сердило. Везде, казалось, брали с меня лишнее; на каждой перемене держали слишком долго. Но нигде не было мне так горько, как в Нарве. Я приехал туда весь мокрый, весь в грязи; насилу мог найти купить две рогожи, чтобы сколько-нибудь закрыться от дождя, и заплатил за них по крайней мере как за две кожи. Кибитку дали мне негодную, лошадей скверных. Лишь только отъехали с полверсты, переломилась ось: кибитка упала и грязь, и я с нею. Илья мой поехал с ямщиком назад за осью, а бедный ваш друг остался на сильном дожде. Этого еще мало: пришел какой-то полицейский и начал шуметь, что кибитка моя стояла среди дороги». Нет сомнений, что дороги того времени были одной из главных российских бед и что почтовые чиновники — если не все, то многие из них — старались использовать любую возможность для того, чтобы получить хоть какую-то добавку к своему нищенскому жалованию. Впрочем, присущая аббату трезвость суждений не изменила ему и на этот раз, поэтому у него можно найти не только бранное слово, но и похвалу, пусть и скупую, в адрес русских почтовых чиновников: Нам пришлось снова ехать по той же дороге, по которой мы ехали из Митавы. На протяжении этого пути в шестьсот десять верст у почтовых смотрителей мы находили постели и еду, и нам не приходилось, как в Польше и Литве, спать на соломе в общей кухне и везти провизию и напитки с собой. И я думаю, будет не лишним прислушаться к мнению героя повести А. С Пушкина «Станционный смотритель»: Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность… Будем, однако, справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда. Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут — а виноват смотритель… Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. В течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны… Покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком (!) сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Российский климат считался во Франции ужасным (что, впрочем, не мешало многим французам эмигрировать в нашу страну «на ловлю счастья и чинов»), однако аббат Жоржель, судя по всему, обладал железным здоровьем и не только не умер, но и, вернувшись из поездки в далекую северную страну, прожил еще почти полтора десятка лет и написал книгу о своем путешествии, которая была опубликована уже после его смерти. Аполлинарий Васнецов, «Зимний сон», 1908−1914 гг., общественное достояние Что произошло с Мальтийским орденом в России после смерти Павла? Историки пишут, что уже через несколько дней после восшествия на престол Александр I издал манифест о том, что принимает Орден под свое покровительство. Изъявив готовность сохранить за собой звание протектора Ордена (сведущие люди, кстати, советовали Павлу действовать именно так), царь в то же время дал понять, что не собирается претендовать на сан Великого магистра. Какое-то время Александр еще стремился удержать Орден в орбите русского влияния; он потребовал от папы легализовать акты Павла I как Великого магистра, но ответ римского первосвященника был уклончивым, если не сказать лукавым. Свое существование в России Мальтийский орден закончил в 1810 году, и его денежные средства были переданы в государственную казну. В 1817 году великие приорства на территории России упразднили, а российским подданным было запрещено получать и носить мальтийские кресты. Что же касается самой Мальты, то она так никогда и не стала российской провинцией (хочется добавить: а жаль!)....
Эту статью описывают теги: иностранцы о России,
Санкт-Петербург
