Борис Кустодиев: что «самый русский художник» говорил о Николае II
Каждый живет в своей Руси. Кто-то проживает в Российской Федерации, созданной официальными СМИ, кто-то мается в Роиссе оппозиционных политневротиков, а кто-то – самые счастливые – обитают в России, увиденной однажды русскими живописцами – Левитаном, Нестеровым, Кустодиевым…
Последняя есть скрытая Родина, земля обетованная русского народа. Увидеть ее – высший дар. Русский художник Борис Кустодиев несомненно обладал им. Его Россия кому-то может показаться надуманной, стереотипной, невзаправдашной, бесконечно наивной. Это от отсутствия зрения. Истинного зрения. От отсутствия чувства Родины. В картинах Кустодиева невидимая для глазного нерва обратная перспектива – не мы праздно, критично лицезреем «нехитрые» сюжеты Бориса Михайловича, а, напротив, Кустодиевская Русь, скрытая Родина, взирает на нас, как на «объективную реальность» — суматошных, горделивых обладателей «собственного мнения».
Ряд исследователей предполагают, что фамилия Кустодиев происходит от старославянского «кустод» — так называли сторожа, церковного привратника. Неизвестно, были ли дальние предки Бориса Михайловича церковными служителями, но его ближайшие родственники связали свои жизни именно с церковью. Дед служил дьяком в одном из сел Самарской губернии, по его стопам пошли и сыновья – Степан, Константин и Михаил. Учился в духовной семинарии и Борис Михайлович, но поступил он в нее, скорее, в силу обстоятельств. После смерти отца в семье сложилось отчаянное материальное положение, а в духовной семинарии мальчик мог получить образование за казенный счет. Правда, семинарист Кустодиев не продемонстрирует выдающихся способностей, сделав успехи разве что в иконописи. Большую часть времени мальчик будет посвящать своему новому увлечению – скульптуре, вырезая из мягкого камня фигурки забавных животных.
Любимой темой Кустодиева на долгие годы стала провинциальная Россия с ее народными гуляниями и цветастыми ярмарками и главными действующими лицами – жителями маленьких уютных городков.
Кустодиевские полотна узнаваемы сразу: яркие, красочные, с бьющей через край жизнью и множеством узнаваемых деталей. Когда он впервые увидел субботнюю ярмарку, он записал: «…это было умопомраченье по краскам – такое разнообразие и игра. Никакие эскизы, никакие фантазии не дадут ничего подобного – все так просто и красиво».
Художник Александр Бенуа был убежден, что «настоящий Кустодиев – это русская ярмарка, «глазастые» ситцы, варварская «драка красок», русский посад и русское село, с их гармониками, пряниками, расфуфыренными девками и лихими парнями».
В 1920 году Кустодиев по заказу И. Бродского создает серию «Русь»: 26 акварелей, каждая из которых до мельчайших подробностей рассказывает о жизни простых русских людей. Извозчик, пьющий чай в трактире, прогуливающийся по городу представительный купец в богатой шубе, спешащий исполнить поручение половой, читающий газету сундучник, расхваливающий товар веселый булочник – каждый становится неповторимой частью картинки, которая собирается в один огромный пазл под названием «Русь».
Борис Кустодиев по праву считается непревзойденным мастером портрета – этот жанр занял центральное место в его творчестве еще со времен учебы в Академии художеств. После появления первых работ на выставках публика оценила мастерство портретиста – посыпались частные заказы. Сам Кустодиев признавался, что эти заказы отвлекают его от неустанного поиска языка и стиля. Книжный иллюстратор Иван Билибин, историк и реставратор Александр Анисимов, поэт и художник Максимилиан Волошин – в каждом портрете Кустодиеву удавалось уловить и донести до зрителя непростую суть человека. Но, пожалуй, самой знаменитой работой Кустодиева в этом жанре стал парадный портрет Шаляпина.
Правда, ряд исследователей (в том числе Валериан Богданов-Березовский) считают, что художник создал, скорее, сюжетную композицию, «в которой сам портрет, вынесенный на передний план, играет роль главного, но все же составного компонента». Интересно, что в нижнем левом углу Кустодиев изобразил дочерей Шаляпина, Марию и Марфу, прогуливающихся в сопровождении секретаря артиста Исайи Дворищина. У ног Федора Ивановича – написанный с натуры любимый французский бульдог Ройка, которого заставляли «замирать» в нужной позе, сажая на шкаф кошку. Шаляпин восхищался «великим духом» Кустодиева и часто навещал его в петроградской квартире. Они вспоминали родную Волгу и пели душевные песни: серьезно и сосредоточенно, словно погружаясь в некий священный ритуал.
В 1915 году, в самый разгар Первой мировой войны, Кустодиева приглашают написать портрет царя. В то время был небывалый подъем национального духа в России, и царедворцы-политтехнологи, видимо, решили воспользоваться патриотической волной и придать дополнительной русскости образу самодержца. Не случайно, что выбор пал именно на Кустодиева – «самого русского художника».
Борис Михайлович вспоминал: «Ездил в Царское 12 раз; был чрезвычайно милостиво принят, даже до удивления – может быть, у них теперь это в моде “обласкивать», как раньше «облаивали». Много беседовали – конечно, не о политике (чего очень боялись мои заказчики), а так, по искусству больше – но просветить мне его не удалось – безнадежен, увы… Враг новшества, и импрессионизм смешивает с революцией. “Импрессионизм и я – это две вещи несовместимые,» – его фраза. И все в таком роде». В этих словах чувствуется недоверие и осторожность живописца к государю.
Николай II кисти Кустодиева создает очень странное впечатление. Не покидает ощущение неестественности, «ряженности» образа царя в «русском ипостаси». Все это усугубляет несколько отрешенный взгляд императора, направленный сквозь созерцателя полотна.
Позади государя Кремль, а не «родной» Санкт-Петербург. Вероятно, так «имиджмейкеры» Николая хотели придать дополнительной «исконности» императору. Однако московский «интерьер» выглядит слишком искусственно, как макет. Как известно, Кустодиев очень любил обогощать портреты «живым» фоном. Мы видим праздник жизни, балаган, гуляния на его автопортрете на фоне Троице-Сергиевой лавры и на знаменитом портрете Федора Шаляпина. Возможно, художник предлагал живой фон и заказчикам портрета самодержца, но те по какой-то причине остановились на «пустом», безлюдном Кремле.
Потрет сложно назвать удачным, несмотря на безупречную технику художника. Царь получился “ненастоящим”, потому что Кустодиев не смог обнаружить в личности государя той народной искры, русской харизмы, которую он воспевал в своей живописи.
Берлинский светила нейрохирургии Оппенгейм не подтвердил поставленный в Швейцарии диагноз, сочтя, что у Кустодиева опухоль спинного мозга. Несмотря на успешную операцию, в 1915 году боли вернулись – болезнь атаковала с такой жестокостью, что мастер не мог самостоятельно передвигаться. Он перенесет еще одну операцию, но до самой смерти так и останется прикованным к инвалидной коляске. Тем не менее, именно в этот период Кустодиев создаст самые яркие свои работы, наполненные бесконечным жизнелюбием и вихрем эмоций. На многих из них будет присутствовать неудержимая тройка, символизирующая движение – то, чего был лишен художник в жизни.
Не сломили Кустодиева и непрекращающиеся нападки коллег: футуристы ругали за нерешительность и нежелание «перерезать пуповину», которая связывала его с Репиным, декаденты определяли его работы как «безнадежно ортографические», критики часто вспоминали «лубочность» полотен мастера, а в 20-е годы назвали «последним певцом купеческо-кулацкой среды». Но он до последних дней продолжал воспевать то, что было дорого его сердцу — красоту и щедрость русской земли.