«Свечи сгорают дотла»: чёрная дыра воспоминаний
В конце прошлого года в издательстве "Носорог" вышла книга венгерского классика Шандора Мараи (1900-1989) "Свечи сгорают дотла". Этот небольшой роман можно считать идеальной иллюстрацией к крылатой фразе "Месть - блюдо, которое лучше подавать холодным".
В конце прошлого года в издательстве "Носорог" вышла книга венгерского классика Шандора Мараи (1900-1989) "Свечи сгорают дотла". Этот небольшой роман можно считать идеальной иллюстрацией к крылатой фразе "Месть - блюдо, которое лучше подавать холодным". |
| Фото: Podpisnie.ru |
Но стоит ли подавать холодным такое блюдо, как хороший роман? В этом смысле "Свечи сгорают дотла" совсем остыл. Написан он был ещё в 1942 году, а на русском языке выпущен впервые. Несмотря на это, логика в появлении перевода есть - в последние несколько лет интерес издателей к большой венгерской литературе явно повысился. В 2016 году в издательстве Symposium вышел исторический роман-дневник Пала Завады "Подушка Ядвиги" (1997), а в 2017-м АСТ выпустило своеобразный роман-танец Ласло Краснахоркаи "Сатанинское танго" (1985). "Свечи сгорают дотла" встаёт в этот ряд.
Основное действие романа разворачивается в 1940 году. Европу уже сотрясает Вторая мировая война, но Мараи не интересует внешний шум. Его герой - 75-летний венгерский генерал Хенрик, чьи войны остались далеко позади. Он влачит одинокое существование в собственном замке и мечтает только об одном - встретиться со старым другом Конрадом, неожиданно уехавшим из Венгрии 41 год назад. Внезапно беглец даёт о себе знать. Генерал, так и не простивший другу некоторых поступков из прошлого, начинает обдумывать план мести, который он хочет привести в действие во время совместного ужина в замке. Обиды прошлого, старый замок, месть… Всё это наводит на мысли о яде или револьвере, но Мараи заставляет героя мстить так, будто тот - писатель. Ведь что может быть страшнее пули? Правильно: разговор по душам. Невероятно, но факт: большая часть романа "Свечи сгорают дотла" - это один долгий разговор при свечах. Два старых уставших человека в полутёмной комнате - Мараи этого достаточно.
В 1926 году поэт Владислав Ходасевич писал в "Соррентинских фотографиях":
Воспоминанье прихотливо
И непослушливо. Оно -
Как узловатая олива:
Никак, ничем не стеснено.
"Свечи сгорают дотла" прекрасно иллюстрирует эти строки. Сначала Хенрик думает о минувшем один в ожидании Конрада, затем друзья вспоминают прошлое вдвоём. Воспоминания плывут по времени сквозь вторую половину XIX к началу XX века. Начинается всё с 1850-х годов. Мы видим родителей Хенрика в молодости - капитана венгерской гвардии и дочь французского графа. Как гвардеец увозит утончённую француженку в венгерскую глушь ("Снег окружил замок безмолвным и угрюмым северным войском, точно осаждённую крепость"). Как восьмилетний Хенрик встречается со своей французской роднёй, не чувствуя этого родства ("Всё это казалось слегка враждебным"). Как в десять лет он знакомится с Конрадом в военном училище. И дальше - воспоминания летят по старой имперской Вене: вальсы Штрауса, снег, "Вена была полна жизни"…
 |
| Сцена из спектакля по роману |
По этим же воспоминаниям несутся ключевые темы произведения: настоящая дружба, классовое расслоение, тоска по старой имперской Европе, потеря родины, закат этой самой старой (благородной) Европы, музыка… Да, Мараи описывает "Полонез-фантазию" Шопена с той же страстью, с какой Герман Гессе описывал ранний джаз в "Степном волке". При этом в романе проговариваются многие другие важные вещи. Например, то, как важно быть самим собой. И тут писатель справедливо замечает: "Это самый страшный удар, который судьба может нанести человеку. Желание быть не тем, кто ты есть; нет более мучительной страсти, способной гореть в человеческом сердце". Есть в книге и довольно точные слова о природе человеческой страсти: "Страсти совершенно безразлично, что она получит от другого, она жаждет выразить себя, сообщить свою волю, даже если в обмен ей достанутся лишь кроткие чувства, вежливость, дружба или терпение". Так что роман Мараи вполне можно назвать психологическим. Есть в нём и элементы детектива, и именно поэтому мы так мало затрагиваем сюжет: в эту чёрную дыру воспоминаний читателю лучше шагать, не зная сюжетных подробностей.
В какой-то момент воспоминания Хенрика о родне вызывают в памяти роман Райнера Марии Рильке "Записки Мальте Лауридса Бригге" (1910). И нельзя сказать, что эти произведения сильно похожи, но на уровне ощущений в них есть что-то общее. И там и там прошлое - как тяжёлая, пыльная, но величественная гардина, скрывающая, в конечном счёте, одиночество и призраков былых дней.
"Свечи сгорают дотла" старомодны и неторопливы, но несвоевременность издания делает их ещё более притягательными (так бывает притягателен старый благородный артефакт, обнаруженный при раскопках). Занятно, что в какой-то момент у Мараи возникает невольная перекличка с упомянутым Ходасевичем. Последний ещё в 1918 году в стихах описывал человека, который идёт по городу, "Как больная рыба по дну морскому". Мараи отвечает на это пассажем: "Мальчик сидел в глубине коляски, обитой изнутри голубым шёлком, и сквозь запотевшее стекло смотрел на город, сверкавший полосками в струях дождя, словно живот толстенной рыбы".
В другом эпизоде появляется внезапное родство с Бодлером, который в стихотворении "Сплин" довольно точно (если верить переводу Иннокентия Анненского) передавал параноидальное состояние в тягостные дождливые дни:
Тюремщик - дождь гигантского размера
Задумал нас решёткой окружить,
И пауков народ немой и серый
Под черепа к нам перебрался жить…
 |
| Шандор Мараи |
Мараи отвечал на это рассказом Конрада о его жизни в тропиках: "Хочешь почитать, но дождь каким-то образом проливается в книгу; не в буквальном смысле, но действительно теряешь способность следить за смыслом букв, слушаешь дождь. Хочешь поиграть на пианино, но дождь сидит с тобой рядом и играет вместе с тобой".
Писатель очень внимателен к деталям, из-за чего текст романа превращается в саму "материю воспоминания". Это термин Конрада, который и говорит в романе о важности деталей: "Да, детали иногда очень важны. Они как бы связывают целое, склеивают основную материю воспоминания".
Мараи точен буквально во всём - в описании летней жары, музыки, охоты… Читая эту книгу, понимаешь: да, этот человек тоже лежал на кровати, прислушиваясь к последнему августовскому зною. Он тоже ошеломлённо вздрагивал от музыки в концертном зале и так же радовался прохладе тихого леса: "Природа просыпается, лес потягивается, точно протирает глаза сонными движениями. У всего такой чистый запах, будто ты вернулся на другую родину, какой она была в начале жизни и вообще всего". И вроде бы всё это - довольно простые вещи, но именно они сильнее времени и живут в наших воспоминаниях.
В другой своей книге "Травник" (1943) Шандор Мараи размышлял: "Жить и писать надо как в последний раз, то есть спокойно, вдумчиво, с равным пристрастием наблюдая за миром и за самим собой, за своим разумом и страстями, за людскими намерениями и тем, как мы связаны со вселенной". Роман "Свечи сгорают дотла" подтверждает: да, автор писал именно так. Чем больше прочитываешь страниц, тем явственней чувствуется эта спокойная взвешенная авторская уверенность. И в ней - особая сила.
Если говорить о самом издании, то к его минусам можно отнести неидеальную корректуру, а к плюсам - оформление и перевод. Оксана Якименко - переводчик венгерской литературы, хорошо разбирающийся в теме. Давайте и мы разберёмся, благо скромный тираж романа (1000 экз.) пока ещё не распродан.