Афанасий Фет: какие жизненные трагедии пережил русский поэт
Одних его «чистая поэзия» восхищала, другие видели в ней однообразие «со слабым присутствием сознания».
Хлопоты по хозяйству и служебные старания не вызывали отвращения у Фета и не мешали его творчеству. Окружающие его друзья – Толстой, Тургенев, Боткин – искренне радовались успехам Афанасия Афанасьевича, а сам он всегда повторял, что «жить в чужой деревне и вне настоящих интересов невыносимо и подобно безделью». Ему понадобилось 17 лет, чтобы превратить свою усадьбу в «прелестную табакерочку», в которой заправляет домовитый хозяин: крепкий, практичный, а, порой, и прижимистый. Тургенев подшучивал над другом: он с такой интонацией произносит «ца-а-алковый», что кажется, будто этот целковый он уже положил себе в карман. Душа Фета требовала порядка и стабильности, которые обеспечивались грамотно налаженным бытом.
Ясные и четко определенные темы были явно не для Фета. Для того, чтобы «выразить невыразимое», Фету требовалась серьезная работа со словом, такое строение идеально выверенных словоформ, чтобы текст в итоге превращался в музыку. Музыкальность его души помогала точно передавать то, что сложно высказать словами. Чайковский не советовал искать родство между Фетом и Пушкиным, Тютчевым, Гете или Мюссе. Он сравнивал Фета и Бетховена – и тот, и другой получили власть затрагивать такие струны человеческой души, которые недоступны даже сильным художникам, ограниченным возможностями слова. Фет соглашался, говоря, что его «всегда тянуло из определенной области слов в неограниченную область музыки», в которую он «уходил, насколько хватало сил». Отсюда и вполне объяснимая непопулярность поэзии Фета среди тех, кто по своей натуре не музыкален. Если говорить о буквальном понимании музыкальности души и поэзии Фета, стоит вспомнить, что многие его стихи стали популярными романсами, а «На заре ты ее не буди» — и вовсе народным хитом.
Фета обвиняли в чрезмерном погружении в мир душевных интимных переживаний. Достоевский писал, что вряд ли жители разрушенного землетрясением Лиссабона ожидают увидеть на первой странице утреннего номера газеты что-то вроде «Шепот, робкое дыханье…». Они хотят узнать о разрушениях и прочесть о погибших, а вместо этого «…трели соловья, серебро и колыханье сонного ручья». Скорее всего, лиссабонцы казнили бы на площади любимого автора стихотворения без единого глагола. Впрочем, тот же Достоевский называет Фета знаковой фигурой, говоря, что его искусство – самоценно само по себе. Его искусству не требуется прикладное значение, его «польза» уже в том, что оно настоящее. Главным же оппонентом Фета был Некрасов – представитель социально-значимой поэзии. И все же, обвинения эти не вполне обоснованы, стоит только вспомнить «Я вдаль иду моей дорогой», «Теплый ветер тихо веет», «Под небом Франции» или «Чудная картина». Всего восемь строк, но за ними – вся Россия: «Чудная картина, Как ты мне родна: Белая равнина, Полная луна./Свет небес высоких, И блестящий снег, И саней далеких Одинокий бег».
В 1857 году Афанасий Фет женился на Марии Боткиной. Но счастливая семейная жизнь омрачалась личной трагедией поэта. За семь лет до женитьбы, во время службы в армии на Украине он познакомился с талантливой музыкантшей Марией Лазич. Девушка была страстной поклонницей поэзии и любила Фета самозабвенно. Однако нерешительность помешала Фету жениться – он боялся, что не сможет достойно содержать семью. По воле рока или в силу стечения трагических обстоятельств, Мария вскоре погибла, загоревшись от упавшей на платье свечи. В обществе говорили о ее самоубийстве из-за «расчетливости» Фета. Было это правдой или домыслами недоброжелателей – неизвестно, однако душа Фета на протяжении всей оставшейся жизни снова и снова требовала возвращения к поэтическому воспеванию образа Марии Лазич
В конце жизни Фет неоднократно повторял жене: «Ты никогда не увидишь, как я умру». 3 декабря (21 ноября по старому стилю) 1892 года он отослал жену из дома и продиктовал секретарю записку: «Не понимаю сознательного приумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному», схватил стилет для разрезания бумаг и попытался покончить с собой. Секретарю удалось вырвать орудие смерти из рук Фета. Тогда Афанасий Афанасьевич бросился в столовую, схватился за дверцу ящика с ножами, но в этот момент сердце его остановилось. С такой же решительностью его многоголосая душа стремилась навстречу неизбежному на протяжении всей жизни, то утопая в мире иллюзий и красоты, то обретая опору в житейских радостях и делах.