«Я хозяин большой свечки». История смотрителя Осиновецкого маяка
Я у Осиновецкого маяка еще мальчишкой с друзьями бегал. Тогда маячником был строгий дядька, бывший военный, и он нас гонял. Увидит и кричит: «Что приперлись? А ну отсюда!» Это сейчас детей трогать нельзя, а он хватал крапиву, и мы по жопе получали. Мы обижались. Кто в детстве не обижается, когда хочешь попасть в секретное место, а тебя не пускают? Когда по ступенькам маяка поднимаюсь теперь, вспоминаю эту крапиву иногда, но уже не жжет.
Я стал смотрителем Осиновецкого маяка в 2011 году. Услышал, что освобождается место — старый маячник умер. Я недолго думал. Согласился, позвонил тем друзьям детства: «Ну чё, я устроился, я теперь маячник». Они: «Да ну! Пошли тогда к тебе в гости». Пришли ко мне. И мы четверо — Сергей, Володя, Алексей и я — поднялись наверх — 40 лет спустя. Я уже с бородой, и они окрепшие. Смеялись, вспоминали.
Работа не сложная: держать маяк в чистоте, не забывать включать лампочку на ночь и гнать всех любопытных подальше.
Я каждый день с утра просыпаюсь и поднимаюсь на линзу — это на самом верху маяка, 70 метров в одну сторону. Маяк устроен так, что сама лампочка в нем небольшая, свечение усиливает линза. Линзу нужно регулярно протирать марлей со спиртом. Ее сюда привезли из Парижа на паровозе в 1910 году. Я горжусь, что работаю с линзой, которую еще при царе установили.
Я, когда заселился в дом у маяка, первым делом покрасил стены в бирюзовый цвет: этот цвет снимает стресс. Стресс я теперь испытываю редко, раза два в год
Поднимусь по ступенькам и устраиваю перекур. Я курю полторы-две пачки в день. Обычно я поднимаюсь на маяк один раз в день, но бывает поднимешься и вспомнишь, что спички на земле забыл. Матернешься и идешь снова вниз-вверх. Отдышка у меня есть, но бросать курить не буду. Линзу протрешь, проводку глянешь — вот и дела закончились. Можно на озеро посмотреть, повспоминать.
Я вообще-то в детстве мечтал стать не смотрителем маяка, а дальнобойщиком, как мой отец. Моя мечта исполнилось, и я продальнобоил 25 лет. Это были хорошие годы. Я возил грузы из Европы: фрукты из Италии, рыбу из Норвегии, косметику из Франции. Это все бред и сказки, что дальнобойщик сел, уперся в руль и поехал. На самом деле общаешься с интереснейшими людьми и видишь мир: Эйфелева башня, Пизанская башня — я видел много башен и музеев.
Дальнобоить интересно, но тяжело для нервов. Всякое случается. Про один случай из 90-х мне до сих пор вспоминать неприятно. Это случилось в деревне Черная Грязь в Подмосковье. Была весна, только начинало зеленеть. Утро. Три машины перегородили мне дорогу. Из них стали выходить молодые накачанные ребята. Они достали меня из грузовика и начали бить. Один из ребят приставил мне к голове ствол. Постепенно стали подъезжать их друзья, и они все вместе разгружали мой грузовик. Все происходило очень медленно. Я стоял молча и смотрел. Про штрафы я не думал, думал только, что жить хочется. Все повторял про себя: «Только на курок не нажимай». Пока бандиты забирали всю косметику — духи, помаду, тени, — у меня перед глазами моя жизнь прокручивалась: детство, юность, родственники. Попрощался со всеми. Часа через три бандиты уехали. Начальник после того случая говорил другим: «Если остановили, бросайте машину и бегите, Бог с ним, с грузом». А у меня нервы начали сдавать.
Я на духовную ступень выше поднялся, став маячником. Слишком много я повидал на трассе, хотелось уйти от этого, уединиться и спокойно дожить старость. Я, когда заселился в дом у маяка, первым делом покрасил стены в бирюзовый цвет: этот цвет снимает стресс. Стресс я теперь испытываю редко, раза два в год.
- Фото: Полина Еременко
- Олег Карепанов
Когда поднимаешься на маяк, надо смотреть не вниз, а вдаль. В мае вода уже красивая, но еще серая. В июне потеплеет, и она станет голубой. В июле Ладога бывает фиолетовой и розовой — отсвечивают закаты и восходы. Я больше люблю восходы: они про новую жизнь. Когда я только устроился работать на маяк, то не пропускал восходы вообще. Потом стал лениться: они все похожи друг на друга. Как и мои дни здесь. На маяке быстро теряешь счет времени. Ближе к осени вода зеленеет: разрастаются водоросли. В сентябре Ладога сереет, в октябре — чернеет. А потом до апреля лед. У меня вообще-то отпуск с декабря по март, но я, бывает, прихожу сюда зимой, чтобы включить лампочку для рыбаков, заблудившихся на льдинах. В апреле лед покрывается пятнами, а потом снова май.
Воду тяжело понимать, а Ладога совсем непредсказуемая. Малейшая тучка над озером может устроить бум: пятиметровые волны выплескиваются, деревья к земле ложатся. В сильный ветер маяк поет. А через минуту тучка прошла — и снова гладь. Моряки все говорят: кто прошел Ладогу, тому океан не страшен. На Ладоге короткие волны, самые опасные. В океане, конечно, высокие волны, но длинные. А когда волна короткая, ты с одной упал, а вторая может тебя сразу захлестнуть. Поэтому здесь столько народу тонет. Правда тонут в основном дураки и пьяницы. Мой маяк таким не поможет.
Какая польза от маяка сегодня, когда у каждого капитана есть навигатор? Навигаторы — это, конечно, хорошо, но выйдет тучка — и видимость у спутника уже испортилась. Да и компьютеры часто выходят из строя. Я нужен как ориентир: маяк показывает линию фарватера, чтобы капитан всегда знал, где мель. Маяк — это большая свечка. Я — хозяин большой свечки.
Рабочие, которые делали ремонт, рассказали, что видели привидения. Может, это старый маячник? А может, они просто ленились и не хотели работать
Чудовищ на Ладоге нет, но есть тюлени — я летом на рыбалку на катере езжу и вижу их постоянно. Тюлени близко не подходят — с ними не поговоришь. А рыбалка здесь хорошая. Один раз здесь щуку поймал — два с половиной метра. Я не привираю! У меня даже фотография есть с ней, но сейчас что-то не могу ее найти. Щука была огромная, как бревно, еле с ней справился.
Я на линзе провожу где-то час в день за уборкой и в своих мыслях. Потом спускаюсь. По дороге вниз изучаю трещинки — я знаю все трещинки на своем маяке. Я люблю свой маяк, но мне иногда за него стыдно — обваливается весь. Я добился, чтобы его маленько подштукатурили. Рабочие, которые делали ремонт, рассказали, что видели привидения. Говорили, что их гонял маленький бородатый дедушка, не давал работать. Может, это тот старый маячник? А может, они просто ленились и не хотели работать. У меня в планах заделать вообще все трещины. А то снаружи попадает вода, кирпич мокнет и разваливается. Я хочу, чтобы маяк еще стоял, когда подрастут мои внуки. Здесь неподалеку, в Старой Ладоге, церкви и крепости раньше были в развалинах, мы в детстве по этим руинам еще лазали. А сейчас там все отреставрировали — приятно глазу. Я тоже так хочу.
- Фото: Полина Еременко
- Олег Карепанов
Как спущусь — обедаю. Я сам себе готовлю. Вчера был борщ с мясом. У меня зарплата небольшая — 16 тысяч рублей, но мне хватает. У меня есть еще кое-какой доход на стороне: я сдаю в аренду три самосвала.
У меня три собаки — охраняют маяк. Все-таки маяк — секретный объект (прессе разрешается общаться со смотрителем маяка только с письменного согласия федерального министерства транспорта. — Прим. ред.). Почему секретный? Раньше здесь воинские части стояли рядом и сверху их было видно. Теперь ничего не осталось, и я с тремя собаками охраняю секрет, которого нет. Смешно, что любопытные люди, которые сюда приходят, уверены, что секрет есть. Они так сильно хотят проникнуть в маяк, залезть наверх — а там нет ничего. Вообще никакого секрета! Просто башня с лампочкой. Я чувствую себя умнее всех.
Но народ все прет, причем без спроса. Заходят как к себе домой. Это раздражает. Я не жадничаю, но запрещено же. В прошлом году китайцы через забор залезли на территорию. Я у них спрашиваю: «Зачем?» Они мне в телефон тычут, а я не понимаю ничего. Позвал дочь, которая здесь была, чтобы она с ними по-английски поговорила. Оказывается, они покемонов искали. Я их культурно выпроводил за забор. Один раз я ночью отъезжал, приехал в пять утра — здесь палатки стоят и пьяная борзая молодежь ножи в деревья кидает. Но у меня закалка с 90-х, я не испугался и выгнал их.
Я женат, но моя жена живет в городе, ко мне на выходные приезжает. Приедет и цветы сажает, клумбы делает. Мы 35 лет назад поженились. Жена привыкла, что меня никогда нет. Когда она узнала про мою новую работу, то сначала бубнила: думала, я после 25 лет дальнобоя дома с ней посижу. Некоторые жены смотрителей живут с ними на маяке, но не моя. Она любит город, театры, музеи. Я, конечно, скучаю по ней на работе, но думаю, за столько лет в грузовике у меня выработалась привычка к изоляции.
Потом какой-нибудь мальчик из тех, что я гоняю, вырастет, займет мое место и сам станет злым маячником
У меня еще есть сын, дочь и внучка. Я внучку еще не поднимал на маяк, ей всего два с половиной года, но она уже просится, может быть, этим летом подниму. Когда дочка приезжает, мы играем в морской бой, она меня обыгрывает.
Мне не одиноко. Когда хочется общения, я хожу в кафе на берегу кофе попить, говорю с официантами. Они мне пересказывают слухи, которые слышали за столиками про меня: посетители ресторана жалуются на злого смотрителя, который не пускает их в маяк. Смешно, теперь злой маячник — это я. Все вернулось на круги своя. Потом какой-нибудь мальчик из тех, что я гоняю, вырастет, займет мое место и сам станет злым маячником. Вредные старики должны быть в природе — без них было бы неинтересно жить. Они нужны для баланса, чтобы народ чувствовал границы. Но мое место займут еще не скоро. Тот маячник, что меня гонял с крапивой, умер в 89 лет, он прожил на маяке 40 лет. Я хочу дожить до ста, чтобы его переплюнуть.
Вечерами я смотрю хоккей и футбол по телевизору. Чай пью. Я пью только воду из Ладоги. И только из чайника с плиты. У меня семья пьет чай из электрического чайника, но это не то. Когда солнце садится, иду лампочку на маяке включать. Она должна быть включена в темное время суток с апреля по октябрь. Когда белые ночи, она совсем недолго горит — часа по два. Хорошо, что кнопку «вкл-выкл» сделали внизу. Потом спать.