«Дойдя до середины склона, я оглянулась... и остолбенела»: история о дне Торжества Православия
И уже в электричке, согревшись и разомлев от усталости и пережитых эмоций, я сквозь дрему услышала, как какая-то тетушка сказала: «Ну, девоньки, с праздничком! Праздник сегодня – Торжество Православия!»
Чтобы узнать, что обычай праздновать Торжество Православия в первое воскресенье Великого поста установлен в 843 году в честь окончательной победы над иконоборчеством, осужденном еще на VII Вселенском соборе, достаточно зайти в интернет. Но разве смысл его только в воспоминании об этом, пусть и судьбоносном для Церкви, историческом событии?
Митрополит Сурожский Антоний (Блум) писал:
«Мы празднуем сегодня день Торжества Православия; но мы должны помнить, что мы празднуем Божию победу, победу истины, победу Христову над всеми слабостями человеческого уразумения. Это не торжество нас, православных, над другими вероисповеданиями и другими людьми; это победа Божия над нами и, через нас, сколько ни есть в нас света, над другими».
А еще — это опыт сильнейшего эмоционального итога искреннего стремления воспринять тысячелетний опыт Церкви, когда с полным доверием вступаешь на проложенный ей путь.
Помню, кончалась первая неделя первого в моей жизни Великого поста. Причащаться мы с подругой решили ехать в Лавру. Всю ночь читали каноны и правило — как положено, в книжке так написано! Из дома вышли затемно и в Загорск (так назывался тогда Сергиев Посад) приехали еще до рассвета. До этого мы в Лавре никогда не бывали и, не зная толком, куда идти, двинулись за сошедшим с поезда народом. В противоположную от Лавры сторону.
Зима была еще в полной силе. Мы долго плутали по каким-то совсем деревенским улочкам среди синих сугробов. Наконец, на наше счастье, навстречу попался прохожий, путано объяснил, куда идти, и еще пару раз сбившись с пути, мы наконец добрались до монастырской стены.
Мы катастрофически опаздывали. Запыхавшись, вбежали в Святые ворота, увидели какую-то очередь и, по привычке советских людей, на всякий случай к ней пристроились — оказалось, на исповедь в надвратную церковь. А служба, как нам сказали, уже началась в трапезном храме... К чаше мы подошли последними.
Когда, ошалевшие от этой суматошной гонки за благодатью, мы вышли за монастырские ворота, был солнечный зимний день. С крепким морозцем, хрустящим под ногами снегом и синим-синим небом над головой, в которой вместо мыслей переливался звон лаврских колоколов. Дорога на станцию, как оказалось, шла прямо от монастыря по склону крутого холма. Дойдя до его середины, я оглянулась... и остолбенела. Надо мной в искрящейся снежной пыли плыла Лавра. Ее белые стены вырастали из сугробов, как из облака, и возносили в небо сияющие купола. Она звенела в сгустившемся вокруг воздухе таким ликующим аккордом, что от счастья перехватывало дыхание, а на глаза наворачивались слезы. И казалось, никогда уже ничего не будет в жизни кроме всепоглощающей любви, вливающейся в душу с торжествующим колокольным звоном.
Заставить себя повернуться к этому чуду спиной было просто невозможно. Так я и пятилась до самой вершины холма, откуда дорога сворачивала вглубь посада. И уже в электричке, согревшись и разомлев от усталости и пережитых эмоций, я сквозь дрему услышала, как какая-то тетушка сказала: «Ну, девоньки, с праздничком! Праздник сегодня — Торжество Православия!»
…С тех пор прошло уже больше сорока лет. И каждый год в начале Великого поста воспоминание о том потрясении — дарованном мне, ничего тогда еще толком не понимавшей, а просто поверившей и доверившейся — как заветный ключ открывает мне дверь, за которой уже брезжит свет близкого Воскресения.