"Проблема упирается в отношение к женщине". Почему на Северном Кавказе не исполняют решения ЕСПЧ по делам об опеке?
На Северном Кавказе не исполняют решения Европейского суда по правам человека, связанные с предоставлением матерям опеки над детьми после развода с мужем. К такому выводу пришел Комитет министров Совета Европы. В разное время ЕСПЧ вынес решения в пользу Лейлы Муружевой, Аси Губашевой, Фатимы Юсуповой и Расины Ферзаули – жительниц Чечни и Ингушетии, которые годами борются за право воспитывать своих детей.
Было установлено нарушение статьи Европейской конвенции по правам человека о праве на уважение частной и семейной жизни. Причина – неспособность российских властей своевременно принять разумные меры для исполнения соответствующих судебных решений, вынесенных внутри страны. Российские чиновники в ответ на это заявляют, что матерям выплачивают компенсации, а в одном случае якобы был уволен судебный пристав.
В 2020 году ситуация ухудшилась: из-за пандемии были перенесены или вовсе отменены многие процессуальные или исполнительные действия по делам об опеке. Для ответчиков это удобный предлог не отдавать детей их матерям.
Григор Аветисян, адвокат проекта "Правовая инициатива", представляет в российских и международных инстанциях интересы пожаловавшихся матерей. В интервью для сайта Кавказ.Реалии он рассказал, как проблема дел об опеке над ребенком стала системной, какие дела требуют принятия срочных мер и о чем говорит расхожая на Кавказе фраза "у нас так принято", когда отец отказывается передать детей матери даже несмотря на решение суда.
– У каждой страны есть дела лидирующей тематики в ЕСПЧ, которые идут группами. У нас это так называемые "чеченские" дела: исчезновения людей, убийства в результате контртеррористической операции. И другая группа – дела, связанные с неисполнением постановлений национальных российских судов об определении места жительства ребенка на Северном Кавказе. Мы видим по обращениям, что эта проблема приобретает узнаваемые тревожащие черты.
Ребенок наследует идентичность по линии отца, его семья имеет право на воспитание ребенка при разводе или после смерти родителя. Невзирая на решение суда, детей забирают у матери, на женщину оказывается общественное давление, она остается один на один с кланом бывшего или умершего мужа. Ее семья за нее почти не заступается – такая норма. В регионах Кавказа ссылаются на традиции, но они существовали всегда, и во времена Советского Союза, и до него. Сегодня мы видим огромный размах неисполнения решений светских судов, замещение правовых норм иными ценностями, это плохой симптом.
Вытеснение светского закона неписаными правилами не может не тревожить. Это отличает Северный Кавказ. Проблема упирается в отношение к женщине, в видение ее роли и места в обществе. Происходит бытовая радикализация. Не религиозная, подчеркну. Эта тенденция усилится, список дел будет пополняться новыми решениями. Поэтому нужен надзор за исполнением решений светских судов. Хотя сам термин – "светских" – не совсем приемлем, поскольку у нас по определению светское государство.
– Представители России в Европейском суде заявляют о выплатах компенсаций лишенным права опеки матерям. Но часть решения ЕСПЧ не исполняется: дети заявительниц вырастают без мамы, как, например, в деле Зелихи Магомадовой. Значит ли это, что государство бессильно в таких вопросах?
– Думаю, для государства вернуть детей – решаемая задача. Есть обязательства помимо выплаты компенсации. Оно обязано, где это возможно, восстановить нарушенные права заявителей и расследовать преступления.
Однако судебные приставы зависят от полиции. Например, в деле Фатимы Юсуповой мать почти десять лет не видит своего ребенка. Ее бывший муж скрывается от приставов – видимо, не особенно ищут. Общаясь с исполнителями, я пришел к выводу, что для розыска ответчика у приставов нет тех же полномочий для оперативных действий, какие есть у полиции. Приставы ограничены в установке спецоборудования, в получении конфиденциальной информации. Например, они не имеют права узнать телефон ответчика. Его местонахождение вместе с ребенком годами остается неизвестным. Существует межведомственная инструкция, где прописана обязанность полиции помогать в поиске. Но из общения с приставами я понял, что у МВД очень много работы и руководители отделов не хотят отвлекать оперативный состав на эти дела. Таким образом, отцы, а иногда и матери, беспрепятственно скрывают детей.
Бессилие приставов в деле розыска должников, их бездействие в плане возбуждения административных и уголовных производств в отношении должников "лечатся" общими мерами, которые должна предпринять Россия по рекомендации Комитета министров Совета Европы. Индивидуальные меры в этой группе дел означают немедленное воссоединение ребенка с матерью, восстановление психического, психологического, эмоционального контакта. Мы понимаем, что это сложная тема и невозможно ребенка просто взять и передать после пяти или десяти лет разлуки. Это должно происходить при четком взаимодействии психологов, чиновников, родственников, сотрудников опеки.
– В Москве судебные исполнители, которые должны помогать матерям с Северного Кавказа в деле возвращения ребенка, нередко говорят: "У вас же такой менталитет" – мол, все бесполезно. Так ли это?
– Отсылка к менталитету на фоне факта уже состоявшегося и вступившего в силу судебного решения это явный маркер дискриминации в отношении женщин. Это будет упомянуто в будущих постановлениях ЕСПЧ. На очереди еще три дела, которые уже были коммуницированы, в частности, в связи с дискриминацией женщин. Европейский суд очень редко устанавливают дискриминацию по любой категории дел, это одна из самых нелюбимых статей суда, потому что фигурирует много относительных величин, много отсылок к менталитету, к культурным особенностям.
Но не за горами решения, где признают, что есть и дискриминация женщин в контексте статьи 8, в контексте неисполнения решений по этим делам. Это маркер системной проблемы, которая обнуляет все попытки разрешить ситуацию внутри страны существующими средствами правовой защиты. Это означает, что нет механизмов разрешения такой ситуации. Европейский суд это констатирует. Дела, по которым скоро будут вынесены решения, будут эволюционными, не побоюсь этого слова. Список таких дел пополняется с пугающей скоростью.
– Мне доводилось слышать разговоры судебных приставов с матерями, у которых по решению суда собирались отнять детей. Приставы заявляли, что готовы сделать это насильно. А когда истцом выступает мать, зачастую те же приставы заявляют, что не могут силой отнять детей. Вы с этим сталкивались?
– Да, именно так. Это пример дискриминации женщин. Этот вопрос витает в воздухе. Уже несколько дел в этой группе были коммуницированы Европейским судом по статье 14 – "Запрещение дискриминации".
Когда мы приступили к этой категории дел с позиции исполнения, честно говоря, я даже представить не мог, насколько велик потенциал беззакония! Я увидел, что правительство последний раз отчитывалось по этой группе дел семь или восемь лет назад, а Комитет министров Совета Европы рассматривал эту группу дел в 2014 году. Тогда мы поняли: боже мой, всем все равно! Не только в России, все забыли об этом и в Европе. Недавнее рассмотрение, которое только что состоялось, было единственным за очень долгий период времени.
– Юристы говорят, что на Кавказе отцы крадут детей не только из-за традиций, но и потому что похищение одним из родителей не считается похищением как таковым – уголовная ответственность за него не предусмотрена. Как на это реагируют правоохранительные органы?
– Это слабость системы – плохое мотивирование ответчика. Практически никогда ситуация не доходит до уголовного дела в отношении отца-похитителя, вообще любого, кого суд обязал передать ребенка. Это фактически обнуляет силу судебного постановления. Кроме того, есть проблема с чтением решений национальных судов, где действительно исполнительный лист не предписывает ответчику активных действий по возврату детей. Там устанавливается место жительства детей или ребенка, а что это значит для удерживающего его родителя – все разводят руками.
Правительство России наметило план реформы статьи 315 Уголовного кодекса ("Неисполнение приговора суда"). Планируется ввести уголовную ответственность по делам, которые касаются опеки над ребенком. Проект закона будет внесен в Госдуму не раньше будущей весны, рассмотрят его не раньше осени. Но по крайней мере тема реформы уже появилась в документах, которые переданы правительством в Совет Европы. Это означает, что и Комитет министров, и мы, представляя заявителей, можем законно и обоснованно спрашивать, что происходит с законодательной инициативой.
– Получается, что диалог с российскими властями идет через Совет Европы?
– Согласно процедуре, государство обязано информировать Комитет министров в форме так называемых планов действий о том, как по существу исполняются решения ЕСПЧ. Мы как адвокаты накапливаем материал, требуем и ходатайствуем проводить расследования по чеченским (и не только) делам, сравниваем наши данные с отчетами правительства и уже на основании всего этого направляем наши отчеты.
Надзор за исполнением решений ЕСПЧ делится на две части: индивидуальные меры и общие. В этот раз мы надеялись на лучший результат. Комитет министров не высказался по общим мерам, скорее всего, оставили это на потом. Наверное, решили посмотреть, что получится с реформой статьи 315 Уголовного кодекса России, хотят дождаться каких-то результатов. Также в Совете Европы не высказались и по индивидуальным мерам. Но все-таки были установлены какие-то сроки по определенным делам, когда правительство должно предоставить материал. Это неплохо. К этим срокам российские чиновники тоже будут готовиться. Может быть, по конкретным делам будет достигнут какой-то конкретный результат. Когда решение есть, мы работаем отчаянно, мы продолжаем работать с адвокатами на месте, с заявителями. Это не просто замершие дела, по которым пришло решение и все, мы пытаемся претворять их в жизнь.
– Почему все больше разлученных с детьми женщин решаются обратиться не только к семье, старейшинам или в муфтият, но прибегают и к правовым инструментам?
– Это положительный тренд. Плохо, когда эти механизмы не используются. К нам дела приходят уже после того, как эти героические женщины прошли огромный путь. Кроме того, есть позитивные примеры – выигранные дела в ЕСПЧ. Есть случаи, когда детей удалось вернуть. У многих есть на руках решения национальных судов. Другие это видят и решаются действовать. Мы признаем мужество и героизм женщин, которые, живя в регионах Северного Кавказа, делают эту фантастическую работу. Особенно учитывая тесные семейные связи, локальные небольшие общества, где все друг друга знают. Для них Европейский суд это последний шанс. Нам хочется, чтобы в их делах этот последний шанс был реализован, и если он будет примером и сподвигнет других женщин бороться, обратит внимание государства на существование системной проблемы, будет замечательно. Это будет означать, что все не зря.
– Есть случаи, когда похитившие детей отцы уезжают в Чечню, прописываются там, подают в суд и выигрывают дело об опеке. Как решаются подобные ситуации?
– Да, у нас даже было одно такое дело, человек не имел никакой связи с Чечней – ни родовой, ни этнической. В конце концов это дело разрешилось в Москве, и ребенка вернули матери. Но это потребовало титанических усилий самих заявителей и адвокатов. Это тоже очень тревожная тенденция. Я не думаю, что это хорошая реклама для республики. Не думаю, что это приятно жителям республики. Да, есть вопрос с местными нормами, но зачем их путать и коммерциализировать?
***
В сообщении Комитету министров Совета Европы проект "Правовая инициатива" сообщает, что заявители в ЕСПЧ по делам опеки остро осознают безотлагательный характер их дел, поскольку с каждым проходящим месяцем и годом уменьшается вероятность воссоединения с детьми. Несмотря на принятые в их пользу постановления, матери годами не видят детей.
Правозащитники отмечают, что на Северном Кавказе к существующим правовым лазейкам добавляются местные факторы, что приводит к наиболее вопиющим нарушениям прав заявительниц на семейную жизнь. В основе дискриминации, как утверждают эксперты, лежит не материальное или психологическое состояние матери и даже не интересы детей, а исключительно гендерные признаки.