Как друг Брежнева устроил судебный "процесс века" во Франции
В судебных разбирательствах принимали участие как советские граждане, отказавшиеся возвращаться на родину, так и специально подготовленные и специально привезённые из СССР. Помимо этого в качестве свидетелей на суде появилось немало знаменитостей: нобелевский лауреат Жолио-Кюри, герой эскадрильи "Нормандия — Неман" Муане, философ Сартр, писатель Владимир Познер (двоюродный дядя современного российского журналиста) и даже советский обвинитель в Нюрнберге и будущий генеральный прокурор СССР Роман Руденко. Лайф выяснил обстоятельства этого очень громкого, но в настоящее время позабытого судебного процесса.
Кравченко в СССР
Виктор Кравченко родился в 1905 году и в силу малолетства революционной деятельностью заниматься не мог. Зато имел привилегированное по советским меркам происхождение. Отец был мало того что рабочим, так ещё и борцом с царской властью. То есть Кравченко автоматически имел хорошее происхождение для карьеры.
Кравченко вступил в партию, выучился на инженера и занимал ряд руководящих постов на производстве. У него была неприятная история, связанная с какими-то финансовыми нарушениями, и он даже стал фигурантом уголовного дела, однако в итоге оно было закрыто и этот инцидент не сказался на его карьере. К слову, Кравченко был однокурсником будущего советского вождя Леонида Брежнева и они достаточно близко дружили.
С началом войны он был мобилизован в армию, служил в инженерных войсках до 1943 года. После этого его как специалиста перевели в советскую комиссию по закупкам, которая направилась в США.
В Америке инженеру так понравилось, что он решил не возвращаться. В апреле 1944 года он бежал от советской делегации и попросил политического убежища. Это был очень рискованный шаг. Кравченко к спецслужбам не относился и каких-то важных секретов, которые можно было бы обменять на убежище, не знал. К тому же Америка тогда была близким союзником СССР. Голливуд один за другим снимал фильмы про героических советских солдат, которые сражаются за свободу и демократию с нацистами. А сам президент Рузвельт весьма благосклонно относился к Сталину.
В общем Кравченко очень сильно рисковал, ведь СССР мог объявить его дезертиром и потребовать от союзников выдачи. Собственно, именно это советские представители и сделали, но с сильным опозданием. Почему-то в Москве возникла заминка и несколько недель после побега Кравченко они не обращались к союзникам. Они обратились с запросом на экстрадицию только через месяц. Такая заминка сыграла в пользу Кравченко. Он обратился за помощью к меньшевику Далину, который обратился к знакомому — экс-послу США в СССР Буллиту, который и замолвил словечко за беглеца.
Кравченко не был первым советским перебежчиком. Не был он и самым высокопоставленным. Но именно он через несколько лет приковал к себе внимание всей мировой прессы.
"Я выбрал свободу"
В США Кравченко, всю жизнь остававшийся убеждённым социалистом, сошёлся с группой местных социалистов-антисталинистов, которую в основном составляли либо меньшевики, уехавшие из СССР, когда ещё было можно, либо местные социалисты и троцкисты, в своё время разочаровавшиеся в СССР. Именно они в дальнейшем помогали ему при написании книги.
Поначалу Кравченко старался без лишней необходимости не показываться на глаза публике и тихо жил под псевдонимом. Но с началом Холодной войны у него появился шанс прославиться. Он был весьма неплохо осведомлён о жизни в СССР и на волне начавшегося противостояния двух систем эти знания могли пригодиться для книги на горячую тему, которая принесла бы немалую прибыль.
Книга получила громкое название "Я выбрал свободу". Позднее эта фраза стала очень популярной для перебежчиков по обе стороны железного занавеса. Книга Кравченко имела ряд неточностей. Например, там приводилось явно завышенное количество заключённых в СССР, что было объяснимо, ведь Кравченко не имел доступа к статистике. Однако сама по себе информация о жестокой коллективизации, сопровождаемой насилием, о репрессиях, чистках и огромной сети лагерей была для читателей в новинку. Конечно, в мире знали о голоде в СССР, вызванном коллективизацией, о репрессиях против некоторых политических фигур. Но реальных масштабов никто не знал, как не знали и уровня жизни в стране. А приезжавшие из европейских стран "друзья советского Союза" обычно видели только потёмкинские деревни, с танцующими и поющими прямо на рабочих местах рабочими и крестьянами.
Разумеется, полностью книгу Кравченко не писал. Она была полна отсылок к классическим произведениям западной литературы, которые Кравченко вряд ли мог читать в СССР. "Литературным редактором" книги принято считать журналиста Юджина Лайонса. Это был большой друг Советского Союза, в 20-е годы он работал в различных просоветских изданиях, был корреспондентом ТАСС, затем перебрался в СССР, где славословил Сталина и стал одним из первых западных журналистов, взявших у него интервью.
Однако коллективизацию, сопровождавшуюся жестоким насилием против крестьян, Лайонс не принял и, вернувшись в Америку, стал одним из главных противников социализма сталинского формата. Лайонс написал несколько книг, развенчивавших сталинскую диктатуру и пользовавшихся в своё время немалой популярностью.
Кравченко был хорошо осведомлён о жизни в СССР и большую часть фактуры предоставил именно он. А она в дальнейшем была литературно обработана профессионалами.
Книга вышла первоначально в Америке, а затем стала переводиться на другие языки. На русский к началу процесса она ещё не была переведена, потому что в первую очередь предназначалась для западной аудитории. Книга привлекла к себе определенное внимание, но гораздо большую популярность ей принёс судебный процесс во Франции.
Вполне очевидно, что Кравченко получал поддержку со стороны определённых американских кругов, поскольку сам по себе вряд ли решился бы на процесс. Во Франции его вполне могли похитить советские агенты, как это уже не раз случалось с противниками СССР. Кравченко даже в Америке не чувствовал себя в безопасности и жил под чужим именем. К тому же для проведения судебного процесса требовалось внести немалый залог самому Кравченко, который отнюдь не купался в деньгах. В конце концов, он въезжал во Францию под чужим именем и из-за этого у него могли возникнуть проблемы.
Впрочем, судебный процесс отвечал интересам сразу всех сторон. Франция была страной с очень сильной коммунистической партией, входившей в правительство, и угроза левого поворота была нешуточной. К тому же Франция была как бы нейтральной площадкой и её суд нельзя было обвинить в предвзятости и ангажированности. Так что лучшего места для того, чтобы пошатнуть советский имидж или наоборот укрепить его, было не найти. Поэтому и СССР активно включился в эту игру, хотя подобные процессы были совсем не в его правилах. Сам Кравченко на недоуменные вопросы, почему именно Франция, а не США, говорил, что в Америке компартия очень слабая и является нулевой величиной, а вот во Франции коммунисты вот-вот придут к власти, так что он хочет продемонстрировать опасность социализма сталинского формата именно там.
Процесс столетия
В 1948 году книга Кравченко вышла на французском языке и сразу же подверглась жестоким нападками со стороны левой коммунистической прессы, обвинявшей автора во вранье. В ответ Кравченко подал на газету Les Lettres françaises в суд, потребовав к ответу за клевету. Помимо опровержения он хотел получить несколько миллионов марок компенсации за ущерб. Обе стороны активно включились в процесс, начав формировать списки свидетелей.
Формально на процессе спорили между собой автор книги и несколько журналистов, которые обвиняли друг друга в клевете и вранье. Но по сути это была битва между двумя политическими и экономическими системами, которая имела важное имиджевое значение. Социалистические идеи в первые послевоенные годы были крайне популярны в мире и СССР хотел укрепить свой имидж, доказав, что в государстве рабочих и крестьян высокий уровень жизни, нет никаких преследований, абсолютно все счастливы и живут гораздо лучше, чем в капиталистических странах. Но для этого надо было дискредитировать книгу Кравченко и доказать, что все утверждения беглого инженера о жестокой коллективизации, массовых репрессиях и крайне низком уровне жизни — клевета и вранье, состряпанные по указке "реакционных сил".
Книга "Я выбираю свободу" на судебном процессе во Франции.
Процесс продолжался 25 дней при огромном количестве зрителей и стечении представителей прессы. Кравченко подбирал свидетелей из числа так называемых ди-пи — перемещённых лиц. То есть людей, которые были угнаны на работу в Германию или попали в плен, но отказались возвращаться в СССР из лагерей для перемещённых лиц. В основном это были люди, так или иначе пострадавшие от репрессивной политики: либо раскулаченные, либо побывавшие в лагерях. При этом в первую очередь Кравченко интересовали лица, которые знали его по прошлой советской жизни и могли подтвердить под присягой, что Кравченко не лжец и не преступник.
В свою очередь французы должны были доказать, что Кравченко лжец, клеветник, книгу не писал и вообще человек в высшей степени отвратительный и морально неустойчивый. Французы рассчитывали на помощь СССР, запросив приезд сразу 16 свидетелей. Однако в итоге СССР отправил для участия в процессе втрое меньшую делегацию. По остальным, видимо, были сомнения в их управляемости.
Первым делом адвокаты французской газеты пытались доказать, что Кравченко не писал свою книгу сам. Для этого ему стали задавать каверзные вопросы, например, просили кратко пересказать концовку романа Ибсена, с героиней которого Кравченко сравнивал судьбу одной из девушек. Кравченко на эти каверзные вопросы отвечать отказался, вместо этого предоставив суду рукописный вариант своей книги.
1 марта 1949 года. Виктор Кравченко показывает свою рукопись книги "Я выбираю свободу" на заседании суда по его делу о клевете против газеты Les Lettres françaises.
Если французы в основном вызывали журналистов и различных левых деятелей, явно связанных с коммунистической партией, то Кравченко сразу начал с тяжёлой артиллерии. Его свидетелем был знаменитый Андре Муане — герой войны, офицер эскадрильи "Нормандия — Неман", обладатель трёх советских и ряда французских орденов. Это был хороший выбор: во-первых, герой войны, во-вторых, неангажированный человек, в-третьих, человек с опытом жизни в СССР.
Муане, разумеется, не мог знать многих советских процессов, но кое-что видел и на свободолюбивых французов произвёл впечатление тем, что рассказал о строгостях в СССР, которым сам был свидетелем, а также об очень низком уровне жизни рабочих и крестьян. Он также с возмущением поведал, что ему не позволяют переписываться с русскими сослуживцами, хотя он отправил уже множество писем, ему не пришло в ответ ни одно.
Затем со стороны Кравченко выступили двое раскулаченных — семья Марченко. Женщина поведала, как их выгоняли из дома при раскулачивании, причём она была на восьмом месяце беременности. Далее выступали инженер Кизило, который полтора года провёл в лагере и был выпущен после смещения Ежова, и Кревсун, который отбывал срок на Колыме и рассказывал о тяжелейших условиях в местных лагерях. Затем выступил журналист Силенко, который рассказал, что в СССР существует практика, согласно которой журналисты пишут под именем рабочих очерки о счастливой и безмятежной жизни трудящихся в СССР. Силенко уверял суд, что его друг в своё время писал такие статьи за самого Стаханова.
Французы привезли левого английского депутата Конни Циллиакуса — сына знаменитого финского революционера-националиста и международного авантюриста Конрада (Конни) Циллиакуса. Он несколько раз был в СССР и в целом не отрицал творившихся там жестокостей. Однако он имел весьма специфический взгляд на СССР и оправдывал все жестокости тем, что это отсталая страна, поэтому любые жестокости там оправданы, поскольку в конечном счете ведут её по пути эволюции. И то, что кажется диким европейским странам, для СССР — нормально и непредосудительно. В целом Циллиакус своим выступлением сыграл скорее в пользу Кравченко.
СССР наносит ответный удар
На седьмой день процесса наконец прибыла советская делегация. Первым выступал сослуживец Кравченко по фамилии Романов, который был его непосредственным начальником в комиссии. Со слов Романова выходило, что Кравченко был очень плохим человеком, любил рисоваться, хвастаться, был морально неустойчив и очень плохо разбирался в своей специальности. Но на резонные вопросы, зачем же тогда Романов держал такого человека в комиссии, он ничего толком не смог возразить. К тому же Кравченко достал сохранившиеся благодарственные письма от крупных советских чинов и предъявил их суду.
Далее выступала бывшая жена Кравченко, которая назвала его негодяем и подлецом и заявила, что в его словах всё ложь, а сам он — низкий человек. Кравченко же пытался убедить всех, что её отец — офицер царской армии, осуждён и поэтому подготовленная Горлова говорит то, что ей велели. Затем выступили ещё двое сослуживцев Кравченко, чьи показания были под копирку идентичны прежним: хвастун, морально неустойчивый, полный ноль в профессиональном плане. Стоило только начать задавать вопросы свидетелям, как они сразу же начинали "плыть" и противоречили друг другу. Например, один свидетель на прямой вопрос отвечал, что комиссия по закупкам была милитаризована и Кравченко является дезертиром, а другой говорил, что комиссия не милитаризована и Кравченко не считался военнослужащим в момент побега.
Владимир Кравченко раздаёт автографы.
Вообще прибытие советской делегации резко накалило страсти, и несколько раз стороны едва не сходились в рукопашной прямо в суде.
Французы сделали ловкий ход. Если Кравченко вызвал со своей стороны летчика Муане, то они вызвали бывшего белого генерала Говорова, который начал обвинять Кравченко в том, что он германский агент и плясал под дудку Геббельса, а своим бегством к американцам в разгар войны он хотел чуть ли не сорвать высадку в Нормандии. Французы рассчитывали, что речь бывшего противника большевиков произведёт впечатление на публику. Правда, впечатление о генеральской объективности несколько подпортил тот факт, что он руководил парижским отделением Союза советских патриотов и со дня на день собирался вернуться в СССР.
На 11-й день появился знаменитый генерал Руденко — главный советский обвинитель на нюрнбергском трибунале. Человек, в будущем занимавший пост генерального прокурора СССР на протяжении 28 лет. Однако выступление одной из главных знаменитостей процесса оказалось на удивление блеклым. Его речь свелась к прославлению успехов Советского Союза и к тому, что СССР стоит за мир во всем мире, а про Кравченко он никакой серьёзной фактуры добавить не смог. При этом Кравченко постоянно вступал с ним в пререкания, на которые Руденко дисциплинированно не отвечал. Завершив свою речь, Руденко отказался отвечать на вопросы о репрессиях и о том, почему французским лётчикам запрещено переписываться с боевыми товарищами, после чего покинул зал, напоследок назвав Кравченко военным и политическим преступником.
В тот же день на стороне французов выступал писатель Владимир Познер, двоюродный дядя известного российского журналиста. Он пытался убедить суд, что Кравченко не писал своей книги сам, поскольку в книге присутствуют характерные для английской речи обороты. По этим признакам он сделал вывод, что книгу писал американский журналист. Однако после дальнейших уточняющих вопросов Познер вынужден был признать, что хотя книга и подверглась литературной обработке, большая часть сведений в ней всё же несомненно принадлежит Кравченко.
Большое впечатление на публику произвела свидетельница со стороны Кравченко из числа перемещённых лиц. Дама некогда работала библиотекарем на одном из заводов, где работал и он, и рассказала суду, что люди из НКВД просили её шпионить за определенными людьми с завода. Подружиться с ними, ходить в гости на чаепития и докладывать о них органам.
Прямо по ходу процесса СССР нанёс ещё один удар. Троих свидетелей Кравченко обвинили в военных преступлениях. Суду было заявлено, что в СССР они обвиняются в убийствах партизан, евреев и измене. Однако суд посчитал это попыткой давления на свидетелей, поскольку все они были из лагерей перемещённых лиц во Франции, где проходили тщательные поиски коллаборационистов, и все они проходили неоднократные проверки. Кроме того, все они подвергались "чисткам" в присутствии советских представителей и у тех никогда не было к ним никаких претензий.
Ближе к концу процесса со стороны французских журналистов начали выступать знаменитости из "общественной поддержки". Сначала выступил знаменитый физик Жолио-Кюри, нобелевский лауреат, человек коммунистических взглядов и друг Советского Союза. Физик заявил, что три раза был в СССР и видел, что в стране все счастливы, школы полны вундеркиндов, профессора умные, еды достаточно, а все репрессированные — это пятая колонна.
Также выступил ещё один друг СССР, настоятель Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон, который заявил, что был в СССР и никаких притеснений там не видел. Все радостные, храмы на каждом шагу, никто никого не притесняет, и все живут счастливо. Интересно, что и Жолио-Кюри и Джонсон в следующем году были удостоены Международной Сталинской премии.
Знаменитый философ Жан-Поль Сартр с речью не выступал, но присутствовал в "группе поддержки" и периодически выкрикивал лозунги в духе того, что даже если все это (показания свидетелей) правда, то коммунизм все равно стоит того, чтобы пройти через ад.
Конец процесса
Процесс продлился 25 дней и наконец судьи вынесли вердикт. Победителем в споре вышел Кравченко. Он подавал иски к трем журналистам и от каждого получил по 50 тысяч франков компенсации. Вместе с тем, суд сделал особую оговорку: "принимая во внимание, что Кравченко рассказал в своей книге о нищете и страданиях своего народа, резко обрушиваясь на режим своей страны, и что эти рассказы были подтверждены свидетелями, которые находились в тех же местах и в те же годы, о которых говорил Кравченко, но в то же время, принимая во внимание, что другие свидетели, разных национальностей, говорили обратное, и заключая из этого, что только тщательное изучение на месте, с возможностью проникнуть в архивы, могло бы разрешить этот важный спор, суд считает себя недостаточно компетентным, чтобы дать свое заключение о режиме, о котором говорил Кравченко".
Кравченко прославился, тиражи его книги резко выросли. Он неплохо заработал, уехал в Латинскую Америку, где вложил все средства в какие-то экспериментальные коллективные хозяйства и в итоге разорился. Попытки писать другие книги провалились. Кравченко больше нечего было сказать, к тому же времена изменились. Из советских лагерей стали выходить иностранцы-коммунисты, угодившие под репрессии в конце 30-х и теперь вернувшиеся домой. Многие из них писали воспоминания о пережитом. При этом, в отличие от Кравченко, они на своем опыте ощутили репрессии и могли рассказать о них гораздо убедительнее, чем он.
В 1966 году Кравченко покончил с собой в Америке. Впрочем, существует и конспирологическая версия его смерти. Будто бы узнав о приходе к власти Брежнева, он взялся писать разоблачительные мемуары про своего старого знакомого, рассчитывая их выгодно продать. В связи с этим и был убит. Однако подтверждений этой версии не существует, это скорее предположения с оттенком конспирологии.