Ушел фанатичный русофоб. Как я встречался с Джоном Маккейном

Мне приходится время от времени каяться в вольных или невольных прегрешениях, и смерть сенатора Маккейна — хороший повод вспомнить о былых оплошностях или ошибках. В 2003 году я встречался в Вашингтоне с ныне покойным сенатором. Не помню, кто организовывал эти встречи — несколько американских конгрессменов и сенаторов, занимавшихся Россией, хотели узнать, что происходит в Чечне и на Кавказе в целом. Среди тех, в чьи кабинетах я заходил, был и Джон Маккейн, ничем особо не запомнившийся. Он внимательно слушал, задавал вопросы, казавшиеся мне не относящимися к делу совершенно и выдававшего в нем человека, очень плохо представляющего себе реалии чеченской войны.

Еще не уничтоженное к тому времени северокавказское подполье стояло на позициях радикального ислама, что безуспешно и попытался втолковать Маккейну. Американский политик же считал хотел видеть в религиозных экстремистах из Имарат Кавказ бойцов национально-освободительного движения, а не сектантов-изуверов. А ведь были уже захваты заложников в Буденновске и на Дубровке, подрывы домов, метро в Москве, многочисленные акты террора по всему Северному Кавказу. С таким упорством в нежелании признавать кавказских террористов теми, кем они являются, я сталкивался впоследствии не раз — его проявляли как некоторые европейские политики, так, к примеру, и сторонники Михаила Саакашвили в Грузии, мечтавшие руками исламских фанатиков сокрушить Россию. Сейчас некоторые украинские политики типа Мосийчука иногда высказывают аналогичные пожелания.

В любом случае, мы с сенатором не поняли друг друга, но распрощались вполне дружелюбно, Маккейн пожал мне и моему спутнику руки и поблагодарил за уделенное ему время. Еще я запомнил странную деталь — мне казалось, что его лицо как будто бы покрыто какой-то прозрачной защитной пленкой, что делало мимику сенатора несколько неестественной. Но встреча — это еще не грех, тем более, что я отказался подыгрывать собеседнику.

В 2008 году, когда Маккейн решил поучаствовать в президентских выборах, я уже отдавал себе отчет в масштабах неадекватности сенатора. Но мне вдруг на какое-то мгновение показалось, что его победа могла бы стать серьезным сдерживающим моментом для российских властей, чья политика мне в то время, мягко говоря, была сильно несимпатична. Но это было секундной слабостью. Все же отношение американца к России было лишено всякого рационального элемента, как у того же Збигнева Бжезинского (с ним я, каюсь, также виделся и даже проводил совместную пресс-конференцию), который тоже к нашей стране большой симпатии не испытывал.

Маккейн находился в плену такой всепоглощающей ненависти, такого химически чистого отрицания всего русского, что в зоне мыслимого и оцениваемого им шансов на прорастание зерен здравого смысла быть не могло совсем. И фанатизм этого безусловно сильного человека делал его на удивление беспомощным политиком. Он поддерживал все исторически обреченное и по факту преступное, лишь бы оно заявляло о своей готовности бороться с Россией.

Он привечал националистические прибалтийские правительства, агрессивной антирусский режим Сааакашвили. Последней (по времени) его надеждой на крах Росси стал украинский Майдан, на котором он был одним из застрельщиков — западных политиков, не просто поддержавших митингующих, но и пообещавших им любую поддержку Запада в их начинаниях и устремлениях.

Маккейн можно назвать зоологическим русофобом. После развала СССР многие американские политики перестали смотреть на нашу страну как на источник угрозы. Коммунистический монстр оказался повержен, а "эти русские" изъявили желание влиться в дружную семью цивилизованных народов. Да, у них не все хорошо получается, но они, признав свою историческую ошибку и согласившись на встраивание в глобальный либеральный контур, на правах ведомого, могут восприниматься как партнеры. Пусть даже взбрыкивающие и пытающиеся постоянно избавиться от западной опеки.

Не то Маккейн и энное количество таких же упрямцев, как и он, отказавшихся считать Россию блудным сыном, вернувшимся в лоно цивилизации. Коммунистический период, по мнению таких мыслителей, был вполне органичной лишь исторической оболочкой фундаментальных свойств русского характера и русской культуры. Оттого, что эта оболочка рассыпалась, вековечное стремление русских к рабству, а также желание поделиться этим единственным своим даром с остальными жителями планеты, никуда не делось. Они все так же являются источником несвободы и главным инструментом разрушения любого демократического устройства.

Конечно, такой взгляд на вещи принято называть социальным или политическим расизмом, ибо он наделяет отдельные народы, в данном случае русский, неизменяемыми и роковыми изъянами, вмонтированными в их генетику. Никаких существенных отличий от расовой теории германских нацистов у этого концепта нет, однако он снова — через десятки лет после окончания второй мировой войны — стал на просвещенном Западе универсальным трендом, который уже долгие годы всецело поддерживает и развивает глобальная либеральная элита.

Так что Маккейн, несмотря на то, что ему не все удавалось, уходит победителем. Он не дожил до осуществления своей мечты — украинские танки все еще не добрались до Красной площади. Но если десяток лет назад позиция Маккейна и русофобов такого же плана скорее воспринималась как признак эксцентричности или даже легкой формы умопомешательства, то, сойдя в могилу, американский политик может быть спокоен за дело своей жизни. Его продолжат десятки и сотни его верных учеников и последователей, которые находятся в неустанном поиске — какое бы еще наказание придумать для России. Даже американские политики, считающие, что отношения с нашей страной следует улучшать, вынуждены приносить жертвы на алтарь Маккейна, участвуя в набравшей неслыханные обороты санкционной гонке.

Мне кажется, что пожелание "покойся с миром" совершенно не может быть адресовано покойному, ибо душа его, терзаемая теми же страстями, что и при жизни, и с того света будет ревниво следить за объектом своей пылающей ненависти. И она не обретет мира до того самого момента, пока не узнает, что обитель зла и порока пала, что такой страны как Россия уже нет. Долго же ей придется ждать упокоения.