Процветающая пошлятина
Итак, водитель на приличной машине с солидными номерами решил срезать путь и проехать по тротуару. На дороге оказался какой-то молодой человек, который, вместо того чтобы с писком выскочить из-под колёс, остался стоять — ну, главным образом потому, что московские пешеходы уступать на тротуарах дорогу автомобилям не должны. Водитель вышел из автомобиля, раскрыл свой прекрасный рот и осыпал пешехода всякими обидными словами, а потом и вовсе в драку полез.
Как вы думаете, кто это был тот водитель?
Спортсмен на пенсии, подрабатывающий охранником в подпольном казино?
Кавказский мажор в шапочке, надвинутой на глаза, и золотой цепью толщиной с запястье?
Коррумпированный мент с револьвером, усыпанным алмазами?
Да нет же, не беспокойтесь.
Это был Марк Варшавер, почтенный, солидный, плотненький такой директор театра "Ленком".
Вы думаете, торопыга извинился и попытался замять скандал? Нет. Он включил все свои каналы, за него впрягся режиссёр Захаров, благожелательно настроенные СМИ берут сочувственные интервью. Ситуация прямо такая, что вот-вот начальник ГИБДД лично появится в театре и промокнёт слёзы обиженному директору.
Знаете, каков лейтмотив? Мы, если торопимся, вот именно мы — мы имеем право. То есть примерно то же сказал бы и спортсмен-охранник, и мажор: "Мы изволим опаздывать, потому как у нас дела".
Вообще вдумайтесь, что творится. Куда-то подевались "новые русские" из анекдотов 1990-х, банкиры и депутаты нынче предпочитают лишнюю минуту постоять на зелёном свете, чем попасть на зуб блогерам. Кто же без устали хамит и без малейшего зазрении совести брешет и клевещет? Интеллигенция, дорогие мои, та самая, воспетая бардами и Стругацкими.
Приглядитесь, происходит же что-то невообразимое. Как будто прежний Советский Союз уже после своей гибели, если точнее, через много лет после неё, старается избавить нас от малейшей ностальгии по нему. Мы постепенно лишаемся советских иллюзий и стереотипов, которые вбивались в нас годами той "ненавязчивой" пропагандой.
Вот был Цхинвальский конфликт, и в тот момент растаял образ неизменно дружественного к нам, прекрасного генацвале в папахе и с рогом вина, что тиражировался в кино и литературе ещё со сталинской поры. Мимино, то есть Вахтанг Кикабидзе, разменявший поистине всенародную любовь к себе в России на дешёвейшую ксенофобскую диарею, стал тускнеть и полностью выцвел — как и не было его.
Возник конфликт в Донбассе — и Лия Ахеджакова, характерная актриса, к экстравагантным высказываниям которой мы привыкли, перегнула, наконец, палку, и немедленно перестала быть интересна, поскольку теперь её образы из рязановских фильмов умилительными никому не кажутся.
Я долго думал, что тут не так, почему советская интеллигенция, хвалёная, всенародно обмусоленная и воспетая, не выдержала никаких испытаний? Почему они оказались через одного хамами, циничными лгунами, подлецами? Почему большие художники и прочие творцы всё наглее и наглее?
А потому, что всё это тогда было ложью. Советской фата-морганой, иллюзией.
Ваш покорный слуга как-то взял и пересмотрел фильмы, которые подавались нам к новогоднему столу. Вообще, советский Новый год был периодом немыслимой в остальной год концентрации яств, когда всё недоступное оказывалось на столе: колбаса твёрдого копчения, баночка икры, салат с крабами, и телевизор тогда выдавал свежатину – Мюнхгаузен лазал к пушке по верёвочной лестнице, хохмил Абдулов и неслись три белых коня по зимнему лесу.
Пересмотрел! И, право, лучше бы я этого не делал. Потому как за тот восторг, что я тогда, как и многие, в общем, испытывал, мне ныне стыдно. Поскольку, как мне кажется, цитатами из нескольких тех фильмов можно смело иллюстрировать само понятие пошлости.
Впрочем, тот восторг отчасти извинителен, поскольку мы пребывали в изоляции от мировой культуры и, в частности, от львиной доли мирового кино, плюс в условиях дефицита всего, в том числе и фильмов. И только оттого тот натужный, чрезвычайно местечковый юмор, и столь же местечковое философствование не показались нам эквивалентом рвотного средства.
Им же стало ясно: если сошло это, то сойдёт вообще всё. Страна, не выдержав, видимо, той пошлятины, распалась, всё изменилось, мир изменился — а эти по-прежнему живут, "под собою не чуя страны", и ощущают себя белой костью.
Может быть, что-то начнёт меняться, наконец?