Глафира Глазунова: «Всё просто: я не умею рисовать»
В ее семье почти все — художники. К искусству она привыкла с детства, хоть и выбрала немного другой путь — стала актрисой. Сейчас Глафира дебютирует в новом сериале онлайн кинотеатра START «Престиж» — это загадочная история о жизни элитного поселка. О первых пробах и съемках, наивности и мечтах — в интервью ОK!
Когда я готовилась к интервью, удивилась, что в интернете про тебя очень мало информации.
И правда! Информации обо мне мало.
Будем исправлять! «Престиж» — это твой дебют?
Сериальный дебют. До «Престижа» я снималась в двух проектах режиссеров-мастодонтов, на которых, как мне кажется, держится весь современный русский кинематограф. Моя первая работа в кино — фильм «Воробьиное поле» Павла Григорьевича Чухрая, который еще не вышел. В нем я снималась сразу после выпуска из Щукинского училища — это был карантинный год, когда театры закрылись, всё замерло, а мне было особо нечего делать.
Как ты попала в этот проект?
Я очень хотела сниматься в кино. На втором курсе Станислав Сергеевич Говорухин пригласил меня на пробы нового проекта — сборника новелл по Бунину и Горькому. Я была такой полненькой девочкой с детским лицом — это внешность, которая как раз подходила под исторические проекты. И, представляешь, прихожу на «Мосфильм» — а там уже грим, костюм, всё по-взрослому. Жутко волнуюсь. Была весна, а у меня аллергия на цветение — всё лицо покрылось красными пятнами. Гримеры не знали, как это замазать, и мы пришли к Станиславу Сергеевичу — он молча сидел, курил трубку и потом сказал: «Ладно, снимем в черно-белом». Так я пережила первый позор на «Мосфильме». (Смеется.) Меня утвердили в проект, но потом Станислава Сергеевича, к сожалению, не стало. А вот кастинг-директор меня запомнил и позже пригласил на пробы в «Воробьиное поле», на главную роль. Героиня проекта проходит сложный путь — от маленькой девочки к женщине с прожженной судьбой. Мне было сложно допустить, что я смогу сыграть что-то возрастное, поэтому на пробах я сильно зажалась. В итоге на главную роль меня не взяли, но я сыграла хороший, большой эпизод. Честно говоря, мне было всё равно, в каком качестве сниматься. Главное — поработать с таким режиссером, как Павел Григорьевич. Это был прекрасный опыт, и я ни о чем не жалею.
Ты уже заметила, чем отличается производство фильма от производства сериала?
Надо всё время иметь в виду, что я работала с такими потрясающими людьми, у которых свое видение кинематографа. Они подходят к съемочному процессу очень осознанно и размеренно, потому что для них это в первую очередь удовольствие. Такую возможность они заслуживали годами. А съемки сериала всегда более ускоренные, чем съемки полного метра. Смены горят, деньги горят, нужно уметь всё быстро схватывать. Как правило, дополнительного времени на репетиции нет, поэтому ты сидишь в вагончике, ждешь свои сцены и сам работаешь со сценарием, чтобы выйти в кадр абсолютно готовым.
А что ты подумала, когда прочитала сценарий «Престижа» в первый раз?
Честно говоря, я сомневалась. Во мне с первого курса были нотки актерского снобизма. Нас учили, что мы должны заниматься большим делом, высоким искусством, не тратить силы и актерскую энергию на сериалы. Ведь только недавно в России началась эпоха платформ, когда проекты вышли на новый уровень. Обычно же говорят: а, русский сериал, значит, какая-то шляпа. И я тоже так говорила. Когда мне только прислали сценарий, я подумала: «О боже, опять какое-то убийство, опять какая-то детективщина». Но меня как раз заинтересовала сцена убийства и удушения. Я поняла, что хочу попробовать ее сыграть, что мне будет интересно. Плюс, конечно, над «Престижем» работала прекрасная команда — талантливый режиссер, звездный каст, сильный продакшн.
Что было самым сложным?
Я до сих пор переживаю, как получилось удушение. Мне пока трудно на себя смотреть, я не могу оценивать свою работу объективно. Самое сложное действительно — сыграть то физическое состояние, которое ты никогда не проживал. На площадке был человек, который объяснял мне всю физику: как нужно делать последний вздох, какие процессы у человека происходят перед смертью. Эту сцену мы снимали в мой первый съемочный день. Я пришла с боевым настроем и уверенностью, что сейчас дам жару. И вот, пять градусов тепла, работает дождь-машина, я бегу по улице в носочках и тонком платьице. У нас было дублей десять. Это сложно не только актерски, но и физически: ледяная вода бьет в лицо, ты бежишь, падаешь, встаешь, потом лежишь на холодном асфальте.
Твоя героиня Лена кажется очень чистой, наивной и невинной. Это действительно так?
Я надеюсь, что зрители полюбят Лену, потому что она единственная в этом сериале, кто не врет ни себе, ни другим. Она искренне любит детей, отдает всю себя работе. При всей ее чистоте и невинности она готова и к отношениям с мужчиной. Лена ждет настоящей любви, которая, в общем, у нее не складывается. В этом и трагичность ее судьбы. Тот злой мир, который ее окружает, не дает произойти счастью, которого она заслуживает. Наверное, поэтому Лена и умирает. Она не может существовать в этом мире, не вписывается в его рамки.
В Лене есть что-то от тебя?
Лена — это я пять лет назад. Где-то на первом курсе института, когда ты восторженно смотришь на жизнь и не замечаешь ничего плохого. Есть только основная линия, которая тебя ведет, и ты не боишься быть честной и открытой. Потом проходит время, случаются какие-то разочарования. Это просто этап взросления, который я прошла. Я знаю таких людей, как Лена. Они беззащитны и поэтому у злодеев вызывают еще большую агрессию. Это не про меня все-таки — я могу за себя постоять.
Ты рассказывала в другом интервью, что актерский мир намного жестче, чем тебе казалось во время учебы. Был какой-то момент осознания?
Когда дело касается кино, не каждому важно увидеть человека, который пришел на пробы. Увидеть, поговорить, помочь раскрыться. Ты открываешь дверь, читаешь текст — всё, «спасибо, до свидания», дверь закрывается. Никто не будет пытаться тебя разглядеть. Поначалу меня это очень обижало. Мне казалось, что это я какая-то неталантливая. Только спустя время поняла, что со мной всё в порядке. Просто это формат проб. У людей нет времени — им надо утвердить актера и поехать снимать дальше. В Театре Вахтангова мы играли спектакль нашего мастера. Оказалось, что в этой среде есть много вещей, с которыми я внутренне не согласна. Я вижу себя на сцене, но у меня идеалистический взгляд. Мир искусства идеален в моей голове, а театр — это среда, где сходится много амбиций, эмоций, талантов и разных человеческих проявлений. В итоге я поняла, что нужно соблюдать баланс и чувствовать среду вокруг. Я всегда стараюсь услышать режиссера и партнера, выстраиваю гармоничные рабочие отношения. Хочешь заниматься любимым делом — нужно идти на компромиссы.
А что тебя смутило в театре?
Когда я выпустилась, мне было чуть больше 20. Сразу хотелось чего-то большого, хотелось играть роли, прикасаться к кулисе и чувствовать сцену. А вокруг множество артистов, и им тоже нужно реализовываться. Я чувствовала конкуренцию, к которой не была готова. Мы какое-то время поиграли студенческие спектакли, а потом начался карантин. Через год мы все-таки выпустили премьеру — «Медный всадник», поездили с ним по многим российским городам. Потом всё закончилось само собой. Вахтанговская сцена для меня — очень дорогое место еще со студенческих времен.
Почему ты поступила именно в Щукинское училище?
Я мечтала о ГИТИСе, потому что моя мама окончила ГИТИС у Марка Захарова. Я с детства ходила с ней по Малому Кисловскому переулку, заглядывала в окна на третий этаж режфака, слушала ее истории и воспоминания. Это очень вдохновляло. Когда я пришла поступать, то не прошла дальше первого прослушивания. Очень расстроилась и даже подумала, что больше никуда не пойду. В последний момент решила сходить в Щуку. Когда я попала на первый тур к моему будущему мастеру, у меня всё так опустилось вниз — это был момент, как из фильмов, когда ты встречаешь первую любовь. Просто замираешь и не знаешь, куда себя деть. А в подростковом возрасте я по-другому выглядела: круглое лицо, щечки, плюс 15 килограммов. У меня была странная программа, которая не совсем соответствовала моему типажу. И вот, я прочитала отрывок из «Евгения Онегина». После этого мастер сказал: «Глаша, вы себя в зеркало вообще видели? Вы считаете, что вы — Татьяна Ларина?» Попросил полностью поменять программу и пропустил сразу на третий тур — видимо, что-то разглядел.
Не могу не спросить о твоей семье. Еще не надоели вопросы про дедушку — Илью Сергеевича Глазунова?
Нет, я очень спокойно к этой теме отношусь. Мне бы надоели такие вопросы, если бы я работала в художественной среде. В моей семье ведь почти все — художники, только мама — актриса, поэтому про дедушку у меня спрашивают мало.
Почему тогда актриса, а не художница?
Всё просто: я не умею рисовать. (Смеется.) Я пыталась научиться в детстве, но ничего хорошего из этого не получилось. И благо меня никто не заставлял. Художественная династия не означает, что ребенок обязан быть художником, но шанса не пойти в творческую сферу у меня всё равно не было. (Улыбается.) Я буквально выросла в искусстве. В доме постоянно были художники и артисты, родители устраивали вечера, когда мы вместе придумывали сказку или ставили семейный спектакль. Художники делали декорации, мама приводила друзей-актеров. Мы ходили в театр, смотрели много разного кино. Мама очень любила читать нам по вечерам вслух. Со всей уверенностью могу сказать, что стала актрисой только благодаря ей. И даже дом у нас довольно специфический: я, например, в детстве не могла позвать друзей в гости, потому что боялась непонимания. Висят картины и средневековые гобелены, вместо обычной мебели — антиквариат, а рядом папа собирает стаканы XVI века. Конечно, так родители приобщали нас к художественной среде, воспитывали чувство вкуса.
Какие профессиональные мечты есть у тебя сейчас?
Как-то само получается, что в мою жизнь приходят потрясающие люди, поэтому в этом смысле я доверяю судьбе. После выпуска из Щуки я училась в Академии Михалкова, и, поскольку это был карантинный год, мы мало пересекались с Никитой Сергеевичем. Мне достаточно сложно воспринимать критику в его адрес, потому что я с детства люблю его работы — мне близок его взгляд на мир. Он будто видит людей насквозь. Очень хочу с ним поработать. Еще мечтаю сняться у Эмира Кустурицы — его картины такие настоящие, наполненные любовью к жизни. А в театре меня привлекают не конкретные фамилии, а общий подход — мне нравится, как работают у Петра Фоменко, как раскрываются молодые ребята-вахтанговцы. Интересно работать с теми людьми, которые тонко чувствуют искусство и дорожат своей профессией. Хочется делать что-то действительно большое, искреннее, трогательное и тонкое. Вот такая, наверное, у меня мечта.