Что заставляло граждан Евросоюза уезжать воевать в Сирию и устраивать теракты у себя на родине
В конце декабря президент США Дональд Трамп сообщил, что «Исламское государство» (ИГ, запрещено в России) почти разгромлено, а 22 марта объявил об окончательной победе над группировкой. «Периодически эти негодяи будут проявлять себя, но они растеряли весь престиж и могущество», – уверен американский лидер. Однако в реальности все несколько сложнее. В том, почему идеи джихадизма стали столь популярны, кто в Европе подпал под влияние пропаганды радикалов и означает ли крах ИГ конец джихадизма, разбирался «Профиль».
В лексиконе европейских обывателей слова «джихадизм» и «джихадист» появились 30–40 лет назад, когда добровольцы из мусульманских стран начали отправляться на войну в Афганистан. После победы моджахедов часть волонтеров продолжила экспорт джихада в другие страны. Первая встреча Европы с отрядами джихадистов произошла во время войны в Боснии, куда с конца 1992 года стал прибывать поток имеющих серьезный боевой опыт так называемых «афганских арабов». В Боснии они сражались с хорватскими и сербскими отрядами, параллельно пропагандируя идеи «чистого ислама», салафизма. Число этих боевиков оценивается примерно в 3–4 тысячи человек. Они рассчитывали, что после взятия в 1992‑м Кабула талибами Босния станет следующим местом, где военизированный ислам одержит победу. Однако по ряду причин (одна из основных – невосприимчивость местных мусульман к радикальным концепциям) условия Дейтонского соглашения 1995 года вынудили джихадистов разъехаться по домам. Джихад малый и великий
Самое распространенное в современном мире значение слова «джихад» – «священная война». Однако оно далеко не главное. Боевые действия ради распространения ислама – это «малый джихад». А «великий джихад» – внутренняя борьба верующего со своими пороками. Правда, об этом среди немусульман знают преимущественно специалисты-религиоведы, да и среди самих последователей Пророка далеко не все в курсе этого различия. Примерно в это же время, в первой половине 1990‑х, их «коллеги» (наиболее знаменит из них Самер Салех ас-Сувейлем, печально известный россиянам как Амир ибн аль-Хаттаб, появляются сначала на постсоветском пространстве, принимая участие в конфликтах в Нагорном Карабахе и Таджикистане, а затем и в Чечне. Фронт джихадистской борьбы смещается в Европу. Лето 1995‑го ознаменовалось резонансными терактами: в июне была захвачена больница в Буденновске (в рейде Шамиля Басаева приняли участие около 70 боевиков Хаттаба), а с июля по октябрь в парижском метро произошла серия взрывов, устроенных Вооруженной исламской группой – радикальной организацией, боровшейся за установление в Алжире исламского государства.
Таким образом, уже почти 25 лет Европа имеет дело с проблемой салафитского джихадизма. Меняются названия террористических организаций, меняются заказчики и исполнители, неизменной остается сама идея.
Ближний дальний враг
В идеологии и практике глобального джихада для Европы по ряду причин выделено отдельное место. Классик исламизма-джихадизма конца ХХ столетия, человек, сформулировавший его главные постулаты, Абдулла Аззам, относил к подлинно исламским землям, требующим освобождения, такие европейские страны, как Испания и Болгария. «Обязанность вести сражение продолжается до смерти и остается обязанностью каждого до тех пор, пока не освободим аль-Андалус (Испанию. – «Профиль»), пока не дойдем еще раз до Ленинграда, до финнов, до реки Рул во Франции. Земли, на которые распространялись законы Ислама, надо освободить», – писал он. «Аль-Каида» (запрещена в России) пошла еще дальше, дополнив этот список Италией (а точнее, городом Римом), Косово, Францией и Австрией. Более того, однажды нынешний глава группировки, Арман аз Завахири, дал такое определение исламских земель: это территории, где хотя бы один день применялись законы Аллаха, т. е. шариат.
Географически Европа – ближний «дальний враг» (в соответствии с разделением на «ближнего врага» – неправильные, с точки зрения джихадистов, правительства мусульманских стран, и «дальнего» – США и их западноевропейские союзники). В отличие от Соединенных Штатов, которые слишком далеко и слишком сильны, на расположенном по соседству с Большим Ближним Востоком европейском континенте проживает многочисленная и часто недовольная местными порядками мусульманская община. И именно на это делается ставка в развертывании глобального джихада. Его новую стратегию, подразумевающую децентрализацию борьбы, сформулировал серый кардинал «Аль-Каиды», организатор терактов в Мадриде 2004 года Абу Мусаб ас-Сури. В книге «Призыв к глобальному исламскому сопротивлению» (вышла в декабре 2004 года) ас-Сури писал: «Я призываю моджахедов в Европе, моджахедов в других вражеских странах, а также всех тех, кто может достичь этих стран, нанести удары по Британии, Италии, Голландии, Дании, Германии, Японии, Австралии, России, Франции, чьи войска участвовали и участвуют в войнах в Ираке, Афганистане и на Аравийском полуострове». Таким образом, террористические атаки на улицах европейских городов в 2016–2018 годах были предопределены еще в середине нулевых.
«Рекламой» для ИГ служили не только снятые боевиками ролики, но и теракты, совершенные присягнувшими ей экстремистами. На фото внизу: парижское кафе «Лё Карийон», посетители которого были расстреляны исламистами 13 ноября 2015 годаIan Langsdon/EPA/Vostock Photo
Начавшийся в 2011 году сирийский конфликт и та роль, которую в нем сыграли радикальные исламисты, придали импульс распространению и популяризации джихадистских идей. Восприняв их, несколько тысяч (по разным данным, от 3 до 6 тысяч) граждан ЕС отправились воевать в Сирию и Ирак. Первым исламистским формированием, где европейские джихадисты смогли проявить себя, стала «Катибат аль-Мухаджирин» (КаМ). В 2012–2013 годах эта группировка действовала в составе «Джабхат ан-Нусры» (запрещена в России), а позднее присоединилась к «Исламскому государству». В составе КаМ Евросоюз представляли преимущественно франкоговорящие боевики из Франции и Бельгии, а также несколько человек из Нидерландов и Германии. Первые после начала войны в Сирии попытки устроить теракты в европейских городах осуществили члены этой группировки. Среди них были Тайлер Вилус (в августе 2013‑го одним из первых европейских джихадистов призвал нападать во Франции на полицейские участки), Ибрагим Будина (готовил крупный теракт на карнавале в Ницце), Мехди Неммуш (совершил первый теракт от имени ИГ на территории ЕС, напав 24 мая 2014 года на еврейский музей в Брюсселе). За несколько месяцев до атаки на музей Неммуш контактировал с другим французским джихадистом – Абдельхамидом Абаудом, организатором терактов в Париже 13 ноября 2015 года.
Абауд также был членом КаМ, но позднее присоединился к другой радикальной исламистской группировке в Сирии – «Катиба аль-Битар аль-Либи». В ее ряды выходцы из ЕС начали вливаться с 2013 года. В 2014‑м группировка стала частью ИГИЛ, где трансформировалась в некое подобие спецназа (ингимасию). Помимо атаки в Париже 2015 года другим связанным с «Катиба аль-Битар аль-Либи» терактом стал подрыв смертника на «Манчестер-Арене» 22 мая 2017 года. Задание именно этой группировки, по мнению британских спецслужб, расследовавших инцидент, выполнял Салман Абеди, воплотивший в прямом и переносном смысле призыв идеолога радикального исламизма Омара Абу Омара «открывать новые арены для джихада за пределами территорий мусульманских стран».
Исламизация радикалов
Специалисты считают, что сегодня Европа столкнулась с новым поколением террористов. Как заметил Ален Гриньяр из Федеральной полиции Брюсселя, многие из нынешних джихадистов были радикалами до того, как встали на путь террора.
Помимо этой характеристики есть еще несколько типичных черт: Это представители второго поколения мигрантов, зачастую скриминальным прошлым, подпавшие под влияние радикальных исламистских идей втюрьме. Нельзя все объяснить исключительно тем, что эти люди не нашли себе места в обществе. Они стали радикалами не под влиянием ислама, а потому, что хотели ими быть, а джихадизм оказался лишь удобным каналом для реализации этого желания.
Радикализовались они невсалафитских мечетях, а внутри какой-то социальной группы. Религиозный пыл в себе эти люди ощутили незадолго до того, как решились стать джихадистами. Почти никто из исполнителей резонансных терактов в Европе в 2015–2018 годах не был участником движений в поддержку Палестины, не состоял в ассоциациях борьбы с исламофобией или в исламских НКО. Напротив, до обращения они были погружены в светскую молодежную культуру. Они практически не знали арабского и пользовались французским или английским языком, а их представления об основах ислама были зачаточными.
«Ислам» джихадистов кардинально отличается даже отфундаменталистских исламистских течений, неговоря уже об исламе традиционном. Ключевые понятия для него – героизм и насилие. Его главная движущая сила – желание мести. «Ислам ваших отцов – это то, что оставили колонизаторы. Это ислам тех, кто кланяется и подчиняется. Наш ислам – это ислам воинов, ислам крови и сопротивления», – наставляли будущих террористов проповедники джихадизма. Иначе говоря, джихадизм – это не результат радикализации ислама, а результат исламизации радикализма.
Террористические ячейки вБельгии иво Франции создавались людьми, которых объединяла не идеология, а общие социальные связи. В большинстве случаев исполнители терактов и представители ИГ «на местах» не были знакомы, а сами атаки были в основном осуществлены по личной инициативе их исполнителей, а не подготовлены под руководством эмиссаров террористических организаций. Часто источником «вдохновения» служила доступная онлайн-пропаганда.
Многие изотправившихся вСирию ехали туда не для того, чтобы там жить, а для того, чтобы там умереть. Т. е. молодые джихадисты не утописты, а нигилисты. Они хотели не столько построить новое общество, сколько поквитаться с коллективным Западом. В целом новое поколение джихадистов гораздо сильнее ненавидит западный мир и его ценности. Взрывая себя в местах скопления обывателей, они как бы уничтожают тот мир, который отвергают и ненавидят. Преступный путь
Биографии террористов свидетельствуют: многие из них в той или иной степени были связаны с криминалом. И это неудивительно, т. к. и джихадизм, и преступность – явления прежде всего социальные. Одна и та же социальная среда порождает как обычных уголовников, так и джихадистов. Многократно обращалось внимание на ту роль, которую играют тюрьмы в распространении идей радикального исламизма. Для современного джихадизма тюрьма – это место, где заводятся новые знакомства и налаживаются связи.
Как и преступность, джихадизм транснационален. Для исламистского терроризма многое определяется фразой, приписываемой Абдулле Аззаму: «Мужчины нуждаются в джихаде, а джихад нуждается в деньгах». Как и у преступности, у джихадизма нет национальности, но это не значит, что этнический фактор вообще не важен. Например, большинство бельгийцев, вставших под знамена ИГ, по происхождению марокканцы. При этом турецкая община Бельгии не намного меньше, однако практически ни один ее представитель не примкнул к террористам.
Есть несколько направлений криминальной деятельности, в которых интересы джихадистов и транснациональной преступности совпадают: Торговля наркотиками. Одним изнаиболее доходных предприятий для финансирования терроризма служит продажа каптагона (фенэтиллин). Этот стимулятор прост инедорог в производстве. Для изготовления 200 000 таблеток требуются вложения в размере нескольких тысяч долларов, выручка же от сбыта такой партии составит полмиллиона. Каптагон называют «наркотиком джихада», так как его принимают радикалы, перед тем как отправиться в бой. Но используют его не только для поднятия боевого духа джихадистов. Производившийся на территории халифата стимулятор экспортировался в Европу, причем в таких объемах, что прибыль от его продажи была одной из заметных статей доходов «Исламского государства».
Также можно вспомнить и африканские наркокоридоры, ведущие в Европу. Частично их контролируют радикальные исламистские группировки. Десяткам тонн кокаина и марихуаны, переправляемых через Западную Африку в ЕС, нужна надежная охрана. Ее обеспечивают действующие в регионе террористические организации, получающие от сопровождения грузов хорошую финансовую подпитку. При назначении на должность руководителей (амиров) среднего звена в «Аль-Каиде в странах Исламского Магриба» (запрещена в России) чаще всего учитываются не боевые или пропагандистские заслуги кандидатов, а их умение договариваться с лидерами местных кланов и наличие связей с наркодилерами. На европейском берегу товар принимают представители местной мафии. Например, такой крупной итальянской организованной преступной группировки, как Ндрангета, неоднократно уличенной в ведении совместного бизнеса с ИГ. Торговля т. н. «кровавыми артефактами» – нелегальная продажа археологических ценностей. Например, Мохаммед Атта, один изпилотов «Боинга», протаранившего башню Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, посетил в конце 1999‑го тренировочные лагеря «Аль-Каиды» в Афганистане и, вернувшись оттуда, по сообщению немецких спецслужб, искал покупателей афганского антиквариата среди профессоров Гамбургского университета. Расследование, проведенное Paris Match, показало, что террористы, замешанные в парижских и брюссельских терактах 2015 и 2016 годов, были напрямую вовлечены в незаконную торговлю артефактами. С «южной» стороны Европы в контрабанде археологических ценностей активно участвует итальянская мафия. Помимо упомянутой Ндрангеты нелегальным трафиком занимается и неаполитанская Каморра. К слову, именно эта преступная группировка предоставила мадридской ячейке «Аль-Каиды», устроившей теракты в 2004 году, поддельные документы. Что сближает джихадизм и криминал
– Джихадизм предлагает преступникам искупление прошлых грехов. Причем для того, чтобы получить это искупление, им нужно совершить новое преступление, но на этот раз обоснованное идеологически.
– Именно преступники имеют навыки и возможности, наиболее «востребованные» в деле террора: доступ к рынку нелегального оружия и подделки документов, готовность к насилию. Одинокие волки джихада
Джихадисты нарушают законы без всяких угрызений совести. Их отношение к совершению преступлений определяется понятием «ганима», означающим совокупность трофеев, захваченных в сражениях с неверными. Один из главных идейных вдохновителей современного джихадизма, Анвар аль-Аулаки, сформулировал общую концепцию: «Вместо того чтобы мусульмане финансировали джихад из своих карманов, они должны финансировать его из карманов своих врагов». Выпущенный в июле 2017 года «Исламским государством» одиннадцатый выпуск журнала «Румия» практически полностью посвящен тематике преступлений как одной из форм вооруженного джихада. В качестве образцово‑показательного случая приводится рассказ о группе французской молодежи, укравшей 200 000 евро из дома крупного наркодилера, чтобы финансово поддержать ИГ. Также в качестве назидательного примера приводится биография француза Макрима Абруджи (Абу Муджахида аль-Фаранси), боевика ИГ с богатым криминальным прошлым. Его описывают как человека, искупившего грехи участием в джихаде. При этом подчеркивается, что полученный Абруджи криминальный опыт пригодился ему на поле боя.
Такие истории отлично мотивируют не только желающих присоединиться к одной из воюющих в Сирии исламистских группировок, но и тех, кто решил стать на стезю джихада прямо в Европе. Речь идет о «доморощенном» терроризме в исполнении т. н. «одиноких волков». Как считает координатор ЕС по вопросам борьбы с терроризмом Жиль де Кершов, этот тип экстремистской активности сегодня представляет собой главную угрозу. Связано это с целым комплексом причин: ряд людей, не воевавших в составе радикальных исламистских группировок в Сирии или Ираке, тем не менее получили сильный эмоциональный заряд от событий в этих странах, подпав под магнетизм джихадизма. Число людей в Европе, находящихся на интенсивной стадии радикализации, весьма велико, и установить за каждым из них наблюдение невозможно.
Между тем ИГ успело распространить массу пособий, рассказывающих, как нанести максимальный урон при минимальных затратах. В этих методичках финансирование теракта самим «одиноким волком» называется наилучшим вариантом.
Пропагандисты «Исламского государства» придумали своеобразную франшизу. Экстремист-одиночка, не имевший никаких реальных связей с ИГ, присягнув на верность этой группировке, получает ощущение причастности к чему-то значительному и уверенность, что после теракта вознесется в рай, а само ИГ – еще один кейс в копилку «историй успеха», которые можно использовать для вдохновения новых террористов. Т. е. речь идет о формировании самовоспроизводящегося механизма джихадизации сознания наиболее психологически уязвимых для этого людей.
Хотя тюрьмы существуют не только для того, чтобы изолировать преступников, но и для их перевоспитания, слишком часто именно за решеткой обычные правонарушители становятся исламскими радикалами. На фото: молельная комната в миланской тюрьмеFabrizio Villa/Getty Images
ИГ умрет, джихад останется
К сожалению, приходится констатировать, что у европейского джихадизма есть будущее.
Рост мусульманского населения Европы, а значит, и увеличение ресурсной базы радикалов – молодежи – вместе с серьезно увеличившимся с 2011 года числом людей, имеющих опыт участия в джихаде, – все это приводит к неутешительным выводам. Не добавляет оптимизма и то, что радикальные концепции стали частью молодежной субкультуры. В иммигрантских кварталах европейских городов появилось такое музыкальное направление, как джихад-рэп. И даже те подростки, чей образ жизни (употребление спиртного и наркотиков) явно противоречит нормам ислама, подражают экстремистам, перенимая их лексику и манеры. Добавим, что в одной лишь Франции в этом году из тюрем выйдут 500 человек, либо осужденных ранее за терроризм, либо радикализовавшихся во время пребывания за решеткой. Статистика неумолима: число рецидивистов среди джихадистов традиционно велико.
Еще одна напасть – потоки нелегальных мигрантов, устремившиеся в Европу в последние годы. Переселение в страны ЕС – это своего рода «гуманитарный джихад». Один из лидеров организации «Братья-мусульмане» (запрещена в России), шейх Юсуф аль-Кардауи, прямо призывает к мирному, невоенному завоеванию европейских земель: «Ислам вернется в Европу победителем и завоевателем после того, как он был дважды изгнан оттуда – один раз с юга, из Андалузии, и второй раз с востока, через Афины». Влиятельный идеолог современного джихадизма Абу Басир ат-Тартуси также указывает на необходимость иммиграции мусульман в земли неверных. Ее, по мнению ат-Тартуси, нужно использовать, чтобы «усилить мусульман и ослабить неверных». Одна из основных целей иммиграции – «возродить обязанность джихада и усилить давление на неверных», т. к. «иммиграция и джихад нераздельны, они дополняют друг друга».
Поэтому можно согласиться с бывшим лидером и идеологом террористической организации «Ансар аль Ислам» муллой Фатехом Крекаром, утверждающим, что разгром ИГ или «Аль-Каиды» ничего принципиально не меняет. Ведь даже если эти организации исчезнут, на смену им придут новые с аналогичной идеологией. Джихадизм уже стал системой. Да, в 2018‑м в Европе было меньше терактов. Но надо помнить о том, что джихадизм, как и любой вид деятельности, имеет свои циклы активности. На джихадистских сайтах сейчас пишут об упадке движения, но при этом говорят, что в наши дни больше, чем когда-либо, джихад (в понимании авторов этих сайтов) нуждается в событиях, которые вдохновят новых последователей.
Есть очень злая ирония в том, что и по числу совершенных на ее территории терактов, и по числу экстремистов с гражданством именно этой страны на первом месте находится Франция. Та страна, где чуть более двух столетий назад террор был возведен в ранг государственной политики. Робеспьер утверждал: «Террор есть не что иное, как правосудие скорое, суровое, непреклонное». Именно этим принципом руководствуются сегодня джихадисты. Их можно описать, слегка изменив фразу, когда-то сказанную о самом Робеспьере: «Это опасные люди. Они действительно верят в то, что говорят». Кровеносная система джихадизма – это люди, отдающие жизнь во имя идеи. Исполняя очередной теракт, террорист внутренне играет роль супергероя, мессии. И если, по мнению Шекспира, «весь мир – театр», то для этих людей их собственный театр – это наша жизнь.