Почему Мексика капитулировала в торговой войне с США, а Китай сдаваться не намерен
В самом начале июня президент США Дональд Трамп открыл второй фронт глобальной торговой войны. Вашингтон объявил о введении тарифов в 5% на весь импорт из Мексики, а также пригрозил ступенчато поднимать их вплоть до 25% с октября текущего года. Через неделю эксцентричный американский президент приостановил введение ограничительных мер, после того как испуганные мексиканские власти пообещали сократить поток мигрантов в США.
Хотя конфликт завершился быстро и бескровно, осадок, как говорится, остался. Стало ясно, что Трамп вошел во вкус и будет вводить торговые ограничения ради достижения тех или иных политических целей. Обыкновенно импортные тарифы вводятся как ответная мера на экономические диспропорции в торговле или иные торговые противоречия. Трамп же заявил, что поднял тарифы в ответ на нелегальную миграцию из соседней страны.
Высказывания президента США были исключительно жесткими и даже оскорбительными. Он обвинил Мексику во вторжении в Америку «драгдилерами, наркокартелями, торговцами людьми и нелегальными мигрантами». При этом Трамп, похоже, не понимает, что значительная доля ответственности за миграционный кризис лежит на самих Соединенных Штатах. В еще большей степени ответственны они за наркотрафик.
Каких-либо экономических оправданий в «кавалерийской атаке» на Мексику у Трампа гораздо меньше, чем в случае с Китаем. Во‑первых, дефицит в торговле с Мексикой во многом вызван действиями самих же США. За 25 лет существования зоны свободной торговли в североамериканском регионе (NAFTA) автоиндустрия мигрировала в граничащие с США штаты Мексики, где рабочие автоконцернов получают в разы меньшую зарплату, чем в Соединенных Штатах и Канаде. Около 26%, 24% и 10% североамериканского производства GM, Fiat и Ford соответственно было сосредоточено в 2018‑м в Мексике. Однако этот аутсорсинг – рыночное решение международных автоконцернов, не более. Кроме того, профицит в торговле автомобилями отчасти компенсируется дефицитом в торговле нефтью и нефтепродуктами – с 2015‑го Мексика стала нетто-импортером этих категорий товаров.
Во‑вторых, Мексика, в отличие от Китая, не проводит промышленной политики, основанной на поддержании национальных чемпионов за счет директивного кредитования контролируемыми государством банками и других госсубсидий. Мексика не пытается (и не может) заменить американские товары у себя на рынке, как это делает КНР. И вообще не стремится к импортозамещению. В этом смысле она абсолютно безопасна для США, в отличие от Китая, который через 10–15 лет при благоприятных условиях действительно сможет составить технологическую конкуренцию Америке.
Наконец, основные претензии Трампа к Мексике – нелегальная миграция и наркотрафик – весьма неоднозначны. Возьмем, к примеру, наркотрафик. Его экономика такова. Кустарники коки прихотливы и растут преимущественно в трех странах Южной Америки – Колумбии, Боливии и Перу. Для того чтобы изготовить килограмм кокаина, требуется около 350 кг высушенных листьев коки, в Колумбии они обойдутся в $385 (цены приводятся по книге Тома Вэйнврайта Narconomics). Килограмм кокаина в той же Колумбии стоит уже $800. Когда кокаин оказывается на территории страны-транзитера (чаще всего это как раз Мексика), цена вырастает до $2200. А после пересечения границы Соединенных Штатов взлетает до $14,5 тыс. На уровне оптового дилера в США это уже $19,5 тыс. Наконец, уличные дилеры в американских городах продают кокаин в среднем по $78 тыс. за килограмм. Как видим, наибольший скачок стоимости происходит на территории США. Это фантастически прибыльный бизнес именно для американской оргпреступности, поэтому логичнее было бы сосредоточиться на борьбе со спросом в самих Штатах. Во всяком случае, это в разы эффективнее, чем бороться с очень эластичным предложением в странах-производителях и транзитерах. Но Трамп предпочитает искать врагов вовне.
Серьезный враг
И все же достижение какого-никакого соглашения с Мексикой показывает, что Вашингтон не считает эту страну экзистенциальной угрозой. Чего не скажешь о Китае. Здесь ставки на порядок выше.
После вступления Китая в ВТО в 2001 году США открыли для него свой огромный потребительский рынок, точно так же, как открыли рынок ранее для японских, южнокорейских и тайваньских товаров. Рост торговли оказался беспрецедентным – в 2001‑м объем китайского импорта в США составлял $102 млрд, в 2018‑м он вырос до $520 млрд. При этом дефицит США в торговле с Китаем вырос с $83 млрд в 2001‑м до $419 млрд в 2018‑м.
Китаю отводилась роль мировой фабрики, он удовлетворял спрос развитого мира (в основном тех же США и Европы) на товары конечного потребления и поднимал свою экономику за счет массового аутсорсинга глобальных корпораций. Одновременно ориентированные на экспорт китайские предприятия интегрировались в глобальные цепочки добавленной стоимости. В основном это была сборка или процессинг импортированных промежуточных компонентов (на начальном этапе почти то же, чем занимались приграничные предприятия в Мексике).
Простое сборочное промышленное производство в современной экономике в основном находится на дне так называемой «улыбки добавленной стоимости» (smiling curve). Создание высокой добавленной стоимости в основном идет в начальной и конечной точках жизненного цикла товара – разработка и дизайн, с одной стороны, и маркетинг, логистика и постпродажное обслуживание – с другой. В некоторых случаях создание высокой добавленной стоимости может идти в процессе промпроизводства качественных высокотехнологичных и/или нишевых продуктов. Но это скорее исключение, чем правило, в пример можно привести немецкую автоиндустрию и авиастроительную дуополию Boeing и Airbus. В подавляющем же большинстве случаев простая промышленная сборка не приносит много добавленной стоимости и не слишком перспективна для подъема экономики – для него нужны передовые технологии, ноу-хау.
До определенного момента Вашингтон устраивала роль Китая как мировой фабрики с ограниченной долей в глобальных цепочках добавленной стоимости. Кроме того, в США полагали, что по мере роста в КНР среднего класса доминирование Компартии будет ослабевать и в стране начнется демократизация.
В любом случае американцы рассчитывали на экономическую, а главное, политическую управляемость младшего партнера и на то, что в Китае постепенно произойдут политические изменения, так же, как ранее в Южной Корее и на Тайване.
Но сейчас понятно, что младший партнер таковым быть более не собирается. КНР открыто заявляет, что в относительно близком будущем рассчитывает стать полноценной сверхдержавой. За 40 лет реформ Китай сильно продвинулся не только в сборке товаров для рынков старших партнеров, но и в копировании технологий и теперь производит и часто успешно экспортирует товары класса medium-high technology. То есть постепенно улучшает свои позиции на smiling curve посредством реализации нескольких научно-технических программ развития, например, Программы 863 и Программы 973, а сейчас и всем известной «Сделано в Китае‑2025».
Китай очень важен для Apple – не только как сборочный цех, но и как огромный рынок сбыта продукцииAFP / East News
За минувшее десятилетие заметно выросла доля КНР в экспорте таких товаров, как LCD- и LED-панели, локомотивы, танкеры, солнечные панели, кондиционеры, дизель-генераторы и т. п. В последние годы объем традиционного «сборочного» китайского экспорта с высокой долей иностранных компонентов падает.
Одновременно растет импорт высокотехнологичных компонентов, но он, видимо, может быть прекращен, как только китайские фирмы скопируют технологии. Например, число китайских поставщиков для Apple выросло с семи в 2012 году до 19 сейчас (или 28, если считать Гонконг). Китайские поставщики вытесняют западных по мере овладения технологиями.
Херманн Саймон, специалист по успешным компаниям, доминирующим на малоизвестных для непрофессионалов рынках (так называемые hidden champions; Саймон – автор книги Hidden Champions of the 21st Century: The Success Strategies of Unknown World Market Leaders), отмечает, что китайские предприятия стали сильными конкурентами для нишевых производителей с высокой добавленной стоимостью в Германии, в особенности в области бытовой техники и металлургии.
По мере экономического усиления Китай, пользуясь огромным масштабом своего рынка, все настойчивее требовал от зарубежных компаний передачи технологий (обычно путем создания СП) либо откровенно их копировал. Иностранцам приходилось смотреть на это сквозь пальцы – слишком уж привлекательным стал китайский рынок за последние 10–20 лет.
И вряд ли можно в этом обвинять саму КНР, ведь практически любая промышленно развитая страна когда-то скрыто или явно занималась ровно тем же самым – протекционизмом, субсидированием «национальных чемпионов», присвоением патентов и т. п. Известный экономист и, кстати, сын министра промышленности в пору быстрого экономического роста Южной Кореи Ха-Джун Чанг в книге Kicking Away the Ladder: Development Strategy in Historical Perspective описал эту стратегию в применении к Великобритании и США XVIII–XIX веков. По его словам, эти страны активно прибегали к протекционистским практикам и копированию чужой интеллектуальной собственности в период своего бурного экономического роста. Уже потом, будучи вполне развитыми странами, они стали активно насаждать принципы свободной торговли и защиты интеллектуальной собственности по отношению к другим, более бедным странам, намеренно лишая их тем самым шанса на экономическое развитие (отсюда и название книги: буквально – «выбивая лестницу из-под ног»).
Ответ США на вызов со стороны Китая
Как бы то ни было, США осознали опасность потери технологического превосходства в течение ближайших 10–15 лет и вряд ли будут церемониться с Китаем. Вашингтону нужно не просто ликвидировать дисбаланс в торговле с КНР. Трамп, может быть, и экстравагантен, что наглядно демонстрирует резкий поворот в отношении к Мексике, но «в его безумии есть система», как говорил Полоний о принце Гамлете.
«Система» эта при всех поправках на эксцентричность Трампа проста – не дать КНР стать промышленным лидером мира. И вообще супердержавой в широком смысле. Для этого необходим разрыв производственных цепочек, сделавших многие американские фирмы зависимыми от китайской промышленности. Последнее и осуществляется с помощью торговых барьеров. Американские компании при высоких тарифах вынуждены будут уходить из Китая в другие страны.
Второе направление атаки – «национальные чемпионы» Китая. Здесь США во многом действуют на опережение, ибо пока Пекину удалось вырастить немного таких компаний. Huawei – чуть ли не единственная хайтек-компания Китая, имеющая глобальные амбиции вкупе с инновационной технологией (связь стандарта 5G). Курс на ее изоляцию очевиден, с Huawei уже ограничили сотрудничество американские Google и Facebook. И ясно, что на этом процесс технологического остракизма не закончится. Как пишет американская Politico, Вашингтон рассматривает возможность ограничения экспорта в КНР продуктов и комплектующих, связанных с высокими технологиями (например, в области искусственного интеллекта, роботостроения, 3D-печати). Кроме того, может быть введен запрет на трудоустройство иностранных граждан в технологические компании (это поможет предотвратить утечки ноу-хау). Также администрация рассматривает по крайней мере еще пять китайских компаний для введения ограничений, аналогичных санкциям против Huawei.
Пекин этому может противопоставить немногое. Среди «модных» вариантов – распродажа американских активов, находящихся на балансе Народного банка КНР. Однако в практическом смысле она мало что даст, кроме некоторого временного повышения доходности по гособлигациям США. Объем американских бумаг у КНР не настолько велик, чтобы дестабилизировать рынок, во всяком случае, при текущем состоянии американской экономики.
Другой, более слабый, но зато более реалистичный ответ – введение КНР экспортных ограничений по стратегически важным для мирового рынка товарам, контролируемым Пекином. Речь в первую очередь про редкоземельные металлы. Фактически Китай монополист на этом рынке (85% мирового производства). Редкоземельные металлы являются стратегически важным сырьем для электроники (аккумуляторы, магниты, смартфоны, каталитические конвертеры и т. д.) и других хайтек-отраслей, включая ВПК (оборудование для GPS, ночного видения, точного наведения и т. д.).
Пекин уже использовал ограничения на экспорт редкоземельных металлов в качестве политического инструмента в 2010‑м, когда на короткое время сократил их поставки в Японию в ответ на столкновение китайского судна с японским в спорных водах Южно-Китайского моря.
Ограничение экспорта китайских редкоземельных металлов в США может нарушить технологические цепочки во многих отраслях. Вероятно, американцы уже готовятся к такому варианту, так как на днях единственный крупный некитайский производитель редкоземельных металлов, австралийская компания Lynas (до 10% мирового рынка) объявила о строительстве обогатительной фабрики на территории США.
Однако пока этот фланговый маневр китайская сторона резервирует и если и прибегнет к нему, то, скорее всего, после саммита G20 на Окинаве, который пройдет в конце июня. Американские компании могут найти альтернативных поставщиков, но это займет значительное время и вызовет временные разрывы во многих производственных цепочках. Но, скорее всего, США переживут этот удар без особых потерь, а другого козыря в руках у Пекина, похоже, нет. А на какой-то компромисс, как с той же Мексикой, Китаю вряд ли стоит надеяться, война хоть и торговая, но идет «не на жизнь, а на смерть». Пока США успешно выбивают лестницу из-под ног конкурента, но, судя по всему, конфликт будет многолетним и еще преподнесет массу сюрпризов обеим сторонам, а также всему миру.