Примерно треть российских чиновников поддерживает легализацию «короткоствола»
Много ли во власти сторонников гражданского оружия? К чему приведет либерализация оружейного законодательства в РФ и чем отличались римские патриции от плебеев? Обо всем этом в интервью «Профилю» рассказал полномочный представитель правительства в Конституционном и Верховном суде Российской Федерации, заслуженный юрист России Михаил Барщевский.
– Михаил Юрьевич, наше государство крайне настороженно относится к вооруженным гражданам. А есть ли в руководстве страны те, кто считает необходимым либерализовать оружейное законодательство, в частности, разрешить россиянам владение пистолетами и револьверами?
– В России мнения по поводу ношения оружия сильно разделились. Часть влиятельных и авторитетных политиков и правоохранителей за разрешение короткоствольного оружия, а большая часть против. Я не претендую на репрезентативную статистику, но, судя по опыту моего общения, где-то приблизительно один к трем.
– Как Вы это объясняете?
– Существует масса иллюзий, например, если мы разрешим «короткоствол», то преступники получат к нему доступ. Что-то я не слышал, чтобы преступники имели проблемы с незаконным приобретением оружия. Все это мне очень напоминает историю середины 90-х, когда у нас в стране развернулась дискуссия по поводу «длинноствола» . Основные аргументы были таковы, что мы — пьяная нация и все друг друга перестреляем, преступники получат доступ к карабинам и ружьям, и начнется полная вакханалия. В общем, аргументы практически те же, что и сегодня, только уже по поводу короткоствольного. Обращаю внимание, что на сегодняшний день, на руках у населения более 6 млн стволов. Преступления с использованием легального длинноствольного оружия составляют тысячные доли процента от общего количества. То есть роста преступности мы не наблюдаем.
– Хорошо, а какой-то положительный эффект от разрешения дробовиков, тогда в 90-е был?
– Многие помнят, как в середине 90-х до разрешения на «длинноствол» грабили коттеджи и дальнобойщиков, а после разрешения эти преступления исчезли из статистики. Ведь зачем лезть в коттедж, если есть огромная вероятность того, что у хозяина ружье? Это очень важный аргумент в пользу разрешения на короткоствольное оружие. Преступник не будет точно знать, что эта худенькая девушка, входящая в подъезд, не имеет в сумочке пистолет, и он сто раз подумает, стоит ли на нее нападать.
Реклама оружейного магазина в Нью-ЙоркеEMMANUEL DUNAND / AFP / East News
– Как Вы оцениваете современное российское законодательство в области гражданского оружия и самообороны? Как мы выглядим на фоне других стран?
– Довольно сложно сравнивать российское законодательство и зарубежное, потому что отношение к оружию – это часть национальной культуры. Например, в США чуть ли не в Конституции записано право на ношение оружия, как и право на самооборону. В европейских странах этот вопрос решается по-разному. В Великобритании приблизительно до 1990-го или до 1999 года было разрешено скрытое ношение короткоствольного «огнестрела», а потом его запретили и сразу получили 80-процентный рост уличной преступности.
В Швеции и Финляндии «короткоствол» разрешен, и при этом люди хранят дома автоматы Калашникова, пулеметы и т. д. Уровень преступности там чрезвычайно низкий.
В Израиле большинство террористических актов предотвращается, или террористы уничтожаются на месте гражданским населением. Той частью, которая имеет право на ношение оружия, а право имеют практически все, кто отслужил в армии. Другое дело, что крайне мало людей, кто этим правом пользуется, ведь ношение оружия дело психологически обременительное.
– А наше законодательство позволяет гражданам эффективно защищать себя, свое имущество, близких?
– Законодательство у нас неплохое, единственное, что, когда пленумом Верховного суда принималось постановление по этой категории дел, я предлагал исходить из тезиса «Мой дом – моя крепость». То есть если кто-то вошел в мой дом с определенными намерениями, я имею право стрелять. Этот принцип действует в нескольких странах, в частности, в США. У нас по этому пути не пошли, а искали компромисс. Превышения пределов необходимой самообороны не будет в том случае, если сама обстановка подразумевала невозможность для лица определить степень опасности.
– Звучит не очень понятно…
– Например, если ночью кто-то врывается в дом, то сама обстановка подразумевает, что человек не может разобраться, насколько это опасно и, в принципе, может действовать.
Противники необходимой обороны исходят из тезиса, что противодействие должно быть адекватно действию. На что я им всегда отвечаю шуткой, что если девушку пытаются изнасиловать, то все, что она имеет право сделать в ответ, это изнасиловать насильника. Ведь получается только так, раз противодействие должно быть равноценно нападению. У нас считается, что если на меня напали с кулаками, то я не могу применить нож, а если полезли с ножами, то не имею права стрелять из карабина. Почему нельзя, если на вас нападают люди с ножами?
– То есть российское законодательство в области самообороны Вас скорее устраивает?
– Наше законодательство меня устраивает на 99%, а вот правоприменительная практика ужасна. Расскажу на примере. Я знаю случаи, когда сажали в тюрьму ребят, защищавших на улице женщину, которую пытались изнасиловать. Парень ударом кулака нанес тяжкие телесные повреждения насильнику. Женщину-то спас, а сам сел. То есть получается, что угрозы-то особо и не было? Таких примеров, к сожалению, довольно много. Поэтому правоприменительная практика у нас зачастую почему-то на стороне преступников, а не на стороне добросовестных граждан, которые отстаивают свое имущество, свое здоровье или жизнь. Тем самым мы не взращиваем гражданское общество. Это последствия патерналистской позиции советской власти. Получается, что вы, граждане, ничего не должны делать, ведь наша милиция нас бережет и все сама за вас сделает. Лично я исхожу из принципа, сформулированного американцами: «Пусть меня судят двенадцать, чем несут шестеро».
– Вернемся к оружию. Идущие сейчас тенденции говорят о закручивании гаек или о либерализации законодательства? Или наблюдаются два разнонаправленных вектора?
– Сейчас нет никакой тенденции, ничего в этой области не происходит. Пару лет назад было жесткое закручивание гаек в отношении травматического оружия. Надо сказать, что совершенно оправданное. Должен признаться, что еще недавно я был сторонником травматики, но, как известно, каждый меряет на свой аршин. Видимо, многие люди понимают ситуацию не так, как я. Этим видом оружия стали пользоваться во время дорожных разборок, да и вообще направо и налево, не понимая, что это оружие, а не игрушка. Травматикой и убивали, и наносили тяжкие телесные повреждения, поэтому и закрутили гайки. С моей точки зрения, теперь есть путь, который даст возможность лицензированно продавать боевой «короткоствол», так как нащупан правильный алгоритм, кому как можно, а кому как нельзя.
– Что Вы думаете об идее разрешить владение «короткостволом» представителям отдельных социальных или профессиональных групп?
– У нас достаточно много оружия есть «на руках». Имеют право на владение судьи, прокуроры, не говоря уже о табельном оружии полицейских, и имеется много наградного. Если Вы заметили, то в судебной статистике с использованием этого оружия совершается одно преступление раз в 10 лет. Причем одно из тех, которое я помню, было дело судьи, который, правда, не применил, а угрожал пистолетом своей секретарше в процессе изнасилования.
– Должны ли существовать какие-то цензы (образовательный, имущественный) при допуске граждан к владению оружием, в частности, короткоствольным?
– С учетом реальности нашей жизни считаю, что психиатр, выдающий заключения о возможности владения оружием, в течение трех лет после выдачи справки должен нести персональную ответственность за последствия действий лица, которому выдал такое разрешение. Переосвидетельствование необходимо раз в три года. Подход должен быть очень жестким. Вот подумайте, когда сотрудники спецназа, например ФСБ, МВД, выходят на пенсию, а ребятам, как правило, по 40-45 лет, то почему им, кому было доверено такое серьезнейшее оружие, не разрешить короткоствольное? Эти люди проверены на психологическую устойчивость, они здоровы психически. Это ребята, прошедшие «огонь и воду». Только представьте, сколько мы получим добровольных волонтеров по охране общественного порядка. Еще мне интересно, почему у нас многие сотрудники правоохранительных органов обязаны сдавать табельное оружие, когда отправляются домой? Да, они не на службе, но врач у нас может оказывать помощь всегда, а полицейский может только руками помахать. Мы кому не доверяем?
– По статистике Росгвардии, доля преступлений с легальным огнестрельным оружием ничтожно мала. Почему государство в лице силовых структур и не только так настороженно относится к владельцам оружия? Постоянно идут разговоры о необходимости усиления контроля над оборотом гражданского оружия и владельцами, введении новых ограничений…
– Я отвечу эзоповым языком. Чем отличались патриции от плебеев в Древнем Риме? Тем, что патриции имели право на ношение оружия, а плебеи нет.
– Может ли либерализация оружейного законодательства привести к негативным последствиям вроде роста преступности или каким-то иным проблемам?
– Да, может, как и рост автомобильной промышленности, который привел к большему количеству трупов на дорогах. Между прочим, очень опасно продавать в магазинах отвертки, вилки и сковородки, потому что с их помощью совершается огромное количество преступлений. Я уже не говорю про топоры. Мы что, после этого запрещаем автомобили и не продаем отвертки? Не оружие является причиной преступления, а человек. Оружие — всего лишь средство.