Ровно 45 лет назад, день в день, суровые мосфильмовские осветители позвали меня, молодого механика операторского цеха, за фон павильонной декорации, и протянули налитый до краёв стакан: - Помяни Володю, умер сегодня ночью. Эх, помнится, мы с ним на Арапе… (к/ф «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил») - Не может быть?! От чего? - И ты ещё спрашиваешь… - А, ну да… Я выпил и, для приличия, загрустил. Во-первых, в двадцать один год воспринимаешь смерть, как нечто абстрактное. Эта иллюзия уходит вместе с друзьями и родителями. Во-вторых, я никогда не был фанатом Высоцкого. При этом до сих пор помню слова многих его песен. У меня ещё в начале 70-х появился здоровенный катушечный магнитофон «Дайна», у которого имелась скорость «2». Модель была изготовлена по заказу Общества слепых специально для записей текстов книг. Творчество Высоцкого компактно умещалось на двух катушках с пленкой. Тогда мне нравились его веселые песни про боксера и прыгуна в высоту. Очередь «Баньки по белому» наступила несколько позже. Для меня Владимир Высоцкий среди бардов прочно занял лишь четвёртую строчку в ичном «рейтинге», пропустив вперед Окуджаву, Галича и Кима. Хотя, согласен, среди коллег по цеху он был самым доступным для понимания. Именно это меня и смущает. Очень ценю в искусстве метафоричность, недосказанность, полутона… Вот насчёт его «всенародности» сомневаюсь, о чём и написал в воспоминаниях о Московской Олимпиаде. Артист он был безусловно сильный. Но и тут у меня свой взгляд. Я достаточно равнодушен к его «народной» роли Жеглова, как и к «Месту встречи изменить нельзя» в целом. Может, из-за противостояния с Конкиным-Шараповым. Не тянет экс-Корчагин на бывшего командира штрафбата, в лучшем случае на рефлектирующего адъютанта-порученца. По идее, этого хлюпика подчиненные-уголовнички должны были «опустить» ещё осенью 42-го. Так о каком столкновении жизненных философий может идти речь? Жеглов его просто порвал бы, как Тузик грелку. Не повезло Владимиру Семёновичу с партнером. Как хорошо бы смотрелся на месте Конкина Иван Бортник, сыгравший колоритную, но «проходную» роль Промокашки, что и предполагалось на этапе написания режиссёрского сценария. Высокое партийное начальство захотело видеть героем вечного комсомольца. Явный провал. Но народу зашло. «Самый народный» говорили и говорят о нём. Например, соседка по московскому дому моего детства, бесконечно далёкая от искусства, в разговорах запанибратски называла Высоцкого «Володькой». А не Лещенко «Лёвкой» или Зыкину «Люськой». Такое народное доверие… Для меня актёр Высоцкий – это, прежде всего, белогвардеец Брусенцов в «Служили два товарища». Так сыграть трагедию русской эмиграции, такая фига в кармане, уготованная для власти рабочих и крестьян! Сыграно гениально, но и материал был то, что надо, сценаристы Юлий Дунский и Валерий Фрид расстарались, как раз по масштабу личности актёра. Заметьте, гитара не понадобилась, хотя специально для фильма была написана пронзительная песня «Уходили мы из Крыма». Все-таки Высоцкий-актёр и Высоцкий-бард - две самодостаточные величины. На сцене я его видел один раз. В мою диссидентскую юность относить себя к мыслящей молодежи и ни разу не посетить «Таганку» считалось полнейшим моветоном. Билеты достать было также сложно, как сегодня получить муниципальную жилплощадь по районной очереди. В Москве шутили, что восемьдесят процентов билетов скупает КГБ, чтобы сотрудники знали врагов народа в лицо. Я попал на «Пугачёва», где Высоцкий играл сподвижника бунтаря Хлопушу. Ещё тогда подумал, что Емельян проиграл поход на Москву из-за таких истериков, которые не дрались, а только рубахи на себе рвали. Но утром в школе, небрежно покуривая на перемене «Приму», восхищался «тонким рисунком роли». А то могли бы и побить… Я не встречал Владимира Семёновича в мосфильмовских коридорах, не пришлось. После его смерти неожиданно «выяснилось», что с ним выпивала половина осветительного цеха, а семьдесят процентов костюмерного состояли с актёром в интимной связи, несмотря ни на какую Марина Влади. Знакомством с Высоцким в те годы гордились также, как сегодня питерские стукачи гордятся тем, что свои доносы передавали лично лейтенанту КГБ Путину. 26-го июля я приехал на Таганку и увидел море цветов и скромную фотографию в окне билетных касс. Народ подъезжал постоянно, на лицах милиции была гримаса растерянности. Вроде бы надо разгонять, Олимпиада на дворе, но никто не митингует, советскую власть не клянёт, и Брежнева выжившим из ума старпёром не обзывает. Решили не злить общество, молча терпели его молчаливый протест. Ещё раз я приехал к Театру в день похорон. Вот уж не думал, что кого-нибудь будут ТАК хоронить. Ленин отдыхает! Не только море цветов, но и море людей. Такое впечатление, что в этот день олимпийские игры проходили при пустых трибунах. В толпе даже хвалили власти за то, что разрешили похоронить любимого артиста на Ваганьковском, эта новость воспринималась, как свежий ветерок грядущих перемен. Как бы не так! Скоро выяснилось, что Иосиф Кобзон, фигура очень неоднозначная ( http://rusnord.ru/culture/34073-artist-deputat-biznesmen-i-evrey-slozhnyy-chelovek-iosif-kobzon.html ), приехал к директору кладбища, выложил 10000 рублей (двое «Жигулей» в ценах 1980 года) и попросил выделить для артиста хоть какое-нибудь место на престижном погосте. Ответ «главного могильщика» был достойным: - Заберите ваши деньги. У меня Высоцкий будет лежать на самом видном месте. На следующий день директор был уволен. Увольнение с такого места можно сравнить с отставкой директора Центробанка. Хотя, всё равно, не тот масштаб… …Прошло сорок пять лет, а Высоцкого поют. Правда, в разы меньше, чем в 80-е. Уж очень социальны его тексты. Ещё и спорят до хрипоты, был бы он сегодня личным другом президента Путина или тусовался с оппозицией. Имел свой театр, или его, совесть нации, перестали бы приглашать в телеэфир. Точно могу сказать одно, сегодня стадион он бы не собрал, не тот социальный заказ. Время такое было, поэт в России был больше, чем поэт. С приходом сырокопченой колбасы исчезает духовность нации, народ требует Бузову и Shamana, не к ночи будут помянуты оба. И всё равно, я часто вспоминаю две строчки из Владимира Семёновича: Поэты ходят пальцами по лезвию ножа, И режут в кровь свои босые души. Благодаря этим словам я не пишу стихи… Леонид Черток
