Главные парадоксы и противоречия наступающего мира

«Сноб» — прекрасное издание как по своей генеральной линии, так и по широте поднимаемых тем и подбору авторов. И название его просто требует написать что-то очень снобское, чего у меня все никак не выходило. И вот я, наконец, решился на этот необычный шаг

Каждый день мне приходится читать массу текстов, с которыми хочется согласиться. Я вообще некритично воспринимаю коллег и редко кого критикую — публично тем более. Но в нашу эпоху безвременья меня начала посещать странная мысль: люди говорят много и правильно, с ними хочется соглашаться — но в какой-то момент хочется из слов отфильтровать мысль. Да, свобода лучше, чем несвобода, Путин плох, экономика России слаба, без радикальных реформ стране не выжить, впереди эпохальные события — это все, наверное, так и есть, но что существует за пределами этих утверждений? Что мы узнали за последние годы? Что сказали нового? Насколько прогнозы оказались верными? И у меня возникла идея простого, но очень снобского челленджа — особенно уместного сегодня, в день начала нового десятилетия, когда можно подводить итоги и думать о будущем.

Заключается этот челлендж в пяти вопросах. 

1) Как вы определяете наступающий мир и в чем скорее всего будут состоять его главные парадоксы и противоречия? 
2) Почему Россия столь особенна, как она пришла к такому состоянию и что в наибольшей мере отличает ее от остального мира? 
3) Когда сформировалась нынешняя преемственность и может ли быть найден из нее эволюционный выход?
4) Какие конкретные прогнозы на относительно отдаленный срок вы давали и насколько верными они оказались?
5) Какой grand project вы предложили миру, если бы вдруг стали одним из самых авторитетных лидеров планетарного масштаба?

Я ни на минуту не сомневаюсь, что любой из уважаемых авторов «Сноба» сможет рассуждать на каждую из обозначенных тем часами, удерживая восхищенное внимание десятков слушателей и обнаружив их в печали, когда она или он закончит свою лекцию. Однако челлендж состоит в том, чтобы, во-первых, кратко сформулировать оригинальную — то есть показывающую именно ваш вклад в осмысление темы — точку зрения по каждому из вопросов; и, во-вторых, указать и документировать, когда именно вы к ней пришли. На рубеже второго и третьего десятилетий XXI века предлагается подвести некий итог вашего личного осмысления рубежа тысячелетий.

Для затравки я попробую представить некий драфт, исполненный на своем примере (с выводами из собственных книг и статей).

Итак:

1) Как вы определяете наступающий мир и в чем скорее всего будут состоять его главные парадоксы и противоречия?

На мой взгляд, сегодня мы присутствуем при становлении общества, отрицающего основы традиционного товарного хозяйства. Это общество я называю «постэкономическим», так как по мере изменения системы человеческой мотивации деятельность ради зарабатывания денег («труд») будет заменяться деятельностью, направленной на индивидуальное самовыражение («творчеством»). Новое общество окажется крайне разобщенным и будет сложно подвергаться организации («За пределами экономического общества», Москва, 1998 год).

Самой большой проблемой нового общества станет нарастающее материальное неравенство, которое перестанет быть несправедливым: создавая богатство своим интеллектом, без эксплуатации других, человек перестанет быть обязанным делиться с обществом («Расколотая цивилизация», Москва, 1999 год). При этом сложность социальных процессов потребует достаточной квалификации для принятия решений, что сделает невозможной всеобщую демократию, вырождающуюся во власть низшего класса (Cultural Contradictions of Democracy, The American Interest, 2012).

2) Почему Россия столь особенна, как она пришла к такому состоянию и что в наибольшей мере отличает ее от остального мира?

Россия — очень особенная страна, сформировавшаяся как империя до возникновения в ней национального государства; она всегда была фронтирным обществом, выступая окраиной византийской, монгольской и западноевропейской цивилизаций, что вызывало серьезный комплекс периферийности. Московия как центр первой консолидации создала типично колониальную империю, простершуюся до Тихого океана; в свою очередь эта империя, Россия, построила следующую через завоевания на западе и юге. «Матрешечная империя» стерла границы метрополии и колоний, породив смертный страх перед пространственной редукцией («Бесконечная империя», с А. Абаловым, Москва, 2020).

Как империя per se, Россия не видит своего достойного места в постимперском мире; она более всего хочет вернуться обратно, в привычный ей мир «концерта держав», территориальных захватов и права силы. А также пожизненной власти, бессловесных смердов, доминирования религиозного взгляда на мир. И, само собой разумеется, ко времени домостроя, бессловесных женщин, отсутствия «сексуальных девиаций» и всяких там «прав человека». Россия — не «неевропейская», а несовременная страна; она не идет «в сторону» от западного мира, а движется назад против общего тренда в эпоху ускоряющегося прогресса («Несовременная страна», Москва, 2018).

3) Когда сформировалась нынешняя преемственность и может ли быть найден из нее эволюционный выход?

Россия «легла» на нынешний путь в 1993 году с принятием имперской конституции, по сути денонсировавшей Федеративный договор («Что случилось с Россией? От скоротечной перестройки к нескончаемому путинизму», «Неприкосновенный запас», 2010). Все главные элементы путинской эпохи заложены в период правления Б. Ельцина (Why Putinism Arose, Journal of Democracy, 2017), а главным водоразделом конца ХХ века для России стал провал горбачевской попытки модернизации. Основой российского образа жизни нашего времени является предельный индивидуализм, который разрушает возможности коллективного действия и не дает демократии шанса укорениться (Russie, une société libre sous contrôle authoritaire, Le Monde diplomatique, 2010).

Россия не сможет развиваться эволюционно, так как ее политические и социальные особенности блокируют появление внутренней потребности в модернизации (Ist Russland Modernisierbar?, Transit, 2012), а рентная экономика гарантирует относительно беспроблемное существование на среднесрочную перспективу («Сибирское благословение», с В. Зубовым, Москва, 2013). В результате единственной опцией перехода к новой реальности становится неконтролируемое обрушение режима в ходе масштабного экономического коллапса («Как рухнет режим», Slon.ru, 2015), которое будет сопровождаться радикальной и стихийной сменой элит.

4) Какие конкретные прогнозы на относительно отдаленный срок вы давали и насколько верными они оказались?

Я бы отметил в качестве основных три:

а) Персоналистский режим В. Путина не предполагает развития по мексиканской или китайской модели; фашистская по своей концептуальной основе модель современного российского государства (Russia’s Fascist Regime?, The American Interest, 2017) требует возвращения ее создателя к власти, которое завершит эпоху «тандема» в 2012 году («Иноземцев vs. Павловский»,  The New Times, 2010) и запустит пожизненное правление В. Путина;

б) Экстенсивный экономический рост в России не может продолжаться после возврата к советским уровням ВВП и прекращения постоянного повышения цен на нефть — отсюда начиная с 2012–2013 годов страна неминуемо должна была вступить в период устойчивого хозяйственного упадка и непрекращающегося снижения уровня жизни («Тринадцатый год», «Московский комсомолец», 2013);

в) Инертное российское общество, не готовое к мобилизации, будет все дальше «проваливаться» в архаику и подчиняться правящей силовой олигархии («Пять причин, почему в России не будет демократии», Snob.ru, 2015), вследствие чего процесс перемен будет запущен уходом Путина из политики и власти  в конце 2020-х — начале 2030-х годов (La Russie en 2030, с Ю. Жучковой, La Revue internationale et stratégique, 2013).

5) Какой grand project вы предложили миру, если бы вдруг стали одним из самых авторитетных лидеров планетарного масштаба?

На мой взгляд, современный мир был создан экспансией единой по своей природе европейской цивилизации в разных направлениях (западноевропейцы направились в Северную и Центральную Америку, восточноевропейцы — в Сибирь и на Дальний Восток) («Европейский “центр” и его “окраины”»,  «Россия в глобальной политике», 2006). В результате сформировался исторически и культурно близкий «мировой Север», который в ХХ веке потерпел геополитическое поражение, уйдя с захваченного ранее «мирового Юга». Важнейшей задачей для политиков Америки, Европы и России было бы прекратить конфликты между их странами для экономической и политической консолидации в Северный Альянс, способный сдерживать претензии неевропейских обществ на геополитическое возвышение (Russia and America can reset relations by looking North, Financial Times, 2017).

Итак, это некоторые основные тезисы, к которым я пришел за последние 25 лет — и которые я (возможно, безосновательно) считаю своими достаточно оригинальными суждениями, опубликованными не вчера и порой удостаивавшимися заинтересованных дискуссий. Они, возможно, не формируют целостного мировоззрения (я остаюсь очень открытым к новым идеям человеком), однако задают некий контур, в котором я ощущаю себя комфортно и нахожу нужные мне для объяснения происходящего точки отсчета. Собственно, я хочу пригласить своих коллег, известных отечественных интеллектуалов, заполнить предложенную «матрицу» и накануне нового большого периода личной и российской истории коротко и ясно представить своим снобам-читателям своего рода добровольный «отчет о проделанной работе».

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь