Таджикистан: зри в корень, или Ислам при развитом социализме

Средняя Азия: социальные конфликты в религиозной упаковке

Продолжим начатую в статье У края пропасти, или Стоит ли Таджикистан на пороге радикализации? тему, связанную с рассмотрением вопроса: насколько реальна перспектива социального взрыва в республике с последующей трансформацией политического режима в сторону его исламизации?



В прошлый раз мы остановились на религиозном аспекте проблемы. Стоит заметить, что данный фактор в Центральной Азии и на Ближнем востоке представляет собой если и не главное содержание внутренних конфликтов, то своего рода их упаковку.

Причины назвал арабист и исламовед, недавно ушедший от нас, Р. Г. Ланда:

Современный исламский фундаментализм – это уже третья волна подъема мира ислама за последние 150 лет. Первой волной был панисламизм, пытавшийся сплотить мусульман, по крайней мере, суннитов, вокруг Османской империи и против колониальной экспансии Европы. Второй волной после краха панисламизма и империи Османов стал национализм, добивавшийся и добившийся в 20 – 60-е годы XX в. политического освобождения от колониального гнета. Но поскольку прочие аспекты колониализма сохранились и даже усугубились, исламские идеологи развернули наступление «против национализма», за то, чтобы заменить его исламизмом. Это и стало своего рода «феноменом второй половины XX века.
Последняя волна в указанный период не захлестнула Таджикистан, но затронула его, что нашло выражение в активном строительстве мечетей и исламских учреждений, число которых выросло в республике, по словам процитированного выше исследователя, с 75 в 1991 г. до 300 в 1993-м. Впечатляет размах строительства для бедной страны.


Однако пробуждение религиозных чувств в таджикском обществе произошло не на пустом месте. Соответственно, данный материал в большей степени будет посвящен советскому прошлому Таджикистана. Без него невозможно понять настоящее страны и хотя бы в общих чертах спрогнозировать ее будущее.

Традиционный ислам имеет в республике многовековую историю и проник в бассейн Амударьи уже в век своего основания: предки современных таджиков, ираноязычные племена тохаров – о них, как о предках таджиков, пишет историк С. Б. Маргулис – и согдийцев были обращены в мусульманство арабскими завоевателями уже в VII столетии.

С тех пор эта, имеющая глубокие, но замешанные на доисламских верованиях и обычаях, корни религия никогда в республике не умирала, в том числе, повторим, и в советский период.

В тиши мазаров и шуме Пятилеток, или Социализм бытовому благочестию не помеха

Востоковед А. Назаров, опираясь на материалы Уполномоченного Совета и областных уполномоченных Таджикской ССР по делам религиозных культов, рассказывает о проведении еще в 1950 – 1960 гг. связанного с Наврузом религиозного обряда «Деги дарвешон», в котором принимали участие и колхозники. По-прежнему совершались паломничества к расположенным в Средней Азии мазарам – почитаемым могилам мусульманских праведников, прежде всего суфиев.


Примечательно, что, как пишет в своей диссертации историк Ю. Д. Мансур:

Культ мазаров существовал уже в раннем исламе, о чем свидетельствуют хадисы.
При этом по его же словам:

Существует двоякое отношение к мазарам. На практике мазары интенсивно посещаются мусульманами и играют важную роль в их жизни. Шариат не запрещает посещение мазаров. Но с другой стороны, в Коране нет прямых указаний о необходимости посещения могил, а пророк Мухаммад был против этого явления и всячески осуждал его.
Впрочем, отношение в исламе к посещению мазаров за пределами темы статьи. Нас интересует констатация самого факта паломничеств в Таджикской ССР, активизировавшихся во времена хрущевской оттепели.

Их география выглядела следующим образом.

Наиболее почитаемыми мазарами, – пишет А. Назаров, – на территории Таджикистана в рассматриваемый период считались мавзолей Хазрати Алии Хамадони в Кулябе, Мавлоно Якуби Чархи вблизи г. Душанбе, мазар Зайнулобиддин в Кумсангире; святые места: «Ходжа Оби Гарм», «Чилучорчашма», «Каро Буро», «Ходжа Санг Дузд», «Чилтанбобо» и т. д. В Ленинабадской области действовало около 60 мазаров. Из их числа мазары «Ходжа Таккабурд» (Канибадамский район), «Майбулок» (Ходжентский район), «Балогардон» (кишлак Ворух Исфаринского района) были самыми посещаемыми.

В брежневскую эпоху ситуация существенно не изменилась. Так, еще в 1976 г. на страницах изданного под редакцией Г. М. Максимовой статистического сборника указывалось на участие граждан в осуществлявшихся по мусульманскому обряду похоронных процессиях, их – думается, вряд ли, конечно, повсеместное – следование нормам шариата при заключении брака, совершении обрезания, соблюдении постов. Причем публичное проявление религиозных чувств было свойственно не только сельскому, но и более секуляризированному городскому населению.

Яркий пример религиозной жизни в сельских регионах Таджикской ССР:

В Калаи Хумбском и Мургабском районах, – пишет А. Назаров, – области вели свою деятельность так называемые странствующие муллы. Они распространяли слухи о надвигающихся бедствиях, и чтобы отвести эти беды, они предлагали верующим переписывать религиозные письма и передавать друг другу. Когда в 1978 г. кишлак Дебаста ГБАО (Горно-Бадахшанского автономного района – И.Х.) пострадал от землетрясения, эти муллы начали пугать население надвигающимся концом света и призывали людей приносить жертвоприношения.
Или вот еще не менее выразительный пример, замешанный на упомянутых выше архаических верованиях:

В таджикском обществе, – отмечает С. Б. Маргулис, – например, существует традиция в дни праздников всем родом (авлодом) собираться в доме старейшины и совершать молитву духам предков. С древнейших времен даже существует поговорка, смысл которой заключается в том, что духи предков покарают тех, кто плохо поступает.

Таджикская ССР, или На пути интеллектуального ренессанса ислама

Однако это – проявление традиционно-бытового благочестия. В брежневские времена начинается – точнее сказать: активизируется – интеллектуальное возрождение ислама в Таджикской ССР.

В 1970 – 1980-х годах начали свою деятельность, – пишет историк А. А. Казанцев, – подпольные и полуподпольные группы в Таджикистане, они занимались религиозным просветительством, изучением и распространением ислама. Наиболее известна в Таджикистане подпольная Молодежная организация (создана в 1978 г.), председателем которой был будущий лидер Объединенной таджикской оппозиции Саид Абдулло Нури.
Подчеркнем: пропагандировался традиционный ислам ханафитской школы, упоминавшейся не раз в Афганском и Золотоордынском циклах. Собственно, все упомянутые выше обряды и паломничества осуществлялись именно в рамках ханафитской школы.


Видным адептом и проповедником данного направления в республике был известный теолог М. Хиндустони, заочно полемизировавший с лидером радикального ислама С. Кутбом. О книге последнего «Под сенью Корана» упоминалось в статье Изетбегович и Юлдашев – единство непохожих, или Территория войны. Полемика была необходима, ибо первые фундаменталисты появились в Средней Азии, по словам С. Б. Маргулиса, в конце 1970-х гг.

Думается, в тех условиях власть выбрала неверную стратегию в отношении мусульманских проповедников в Средней Азии, где еще со времен Средневековья, то есть «золотого века ислама», его интеллектуального и культурного расцвета, сложились крупные теологические центры в Самарканде и Бухаре.

В последней учились М. Хиндустони и С. А. Нури. И партноменклатуре в регионе следовало придерживаться «польского пути» относительно апологетов религии, по примеру принятого Варшавой в 1970-е. Ведь они стояли на пути сект и экстремистских течений, и в этом смысле выступали союзниками государства в борьбе с деструктивными силами в республике.

Другое дело, что, быть может, власть пугала политическая активность некоторых проповедников. Отчасти опасения носили обоснованный характер. Да и ислам – самая политизированная религия в мире, о чем говорил, в частности, выдающийся арабист и исламовед, также, увы, недавно ушедший от нас, А. В. Малашенко.

Неслучайно, что из всех среднеазиатских республик именно в Таджикистане возникла первая и единственная уцелевшая на постсоветском пространстве легальная религиозная партия – Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), запрещенная в 2015 г., о чем более подробно поговорим в следующем материале.

Не в последнюю очередь топорной религиозной политике способствовал мало рассматриваемый в науке феномен старости позднесоветской правящей элиты при принятии важных политических решений, о чем шла речь в статье Смерть К. У. Черненко. Незамеченная дата, или На сломе эпох, равно как и дефицит в стране профессиональных исламоведов, хотя они были – те же Р. Г. Ланда и А. В. Малашенко, но их багаж знаний и высокий уровень компетенции, видимо, не были в полной мере оценены и востребованы.

Л. И. Брежнев и его окружение мыслили в логике строительства развитого социализма, формирования советского человека и недооценивали значение религиозного фактора в жизни таджикского общества, главным образом занятого в аграрном секторе экономики.


Да и «золотой век номенклатуры» с замедлением ротации кадров вряд ли позволял в полной мере адекватно оценить события, происходившие в Средней Азии, и выработать верную стратегию в отношении формата взаимодействия с религиозными лидерами; причем, как показали дальнейшие события, тот же С. А. Нури был склонен к диалогу. Вместо этого его несколько раз арестовали и в конце концов отправили в колонию, что только придало ему популярности – пресловутый ореол мученика – в глазах сторонников.

И это при том, что до 1980-х власть имела определенную опору в части верующего населения:

Стоит отметить, – пишет С. Б. Маргулис, – что долгое время позиции КПСС в народе были достаточно сильны, а местное население отождествляло себя с исламом, воспринимая его как культурно-историческую составляющую, считая при этом коммунизм политическим идеалом.
То есть следование упомянутым выше обрядам не стоит отождествлять с критическим отношением к социализму и советской власти в целом.

И даже когда, в связи с началом войны в Афганистане, стали набирать популярность салафитские идеи, власть имела возможность обрести союзника именно в традиционном исламе. В начале 1980-х жив был М. Хиндустане. Плюс салафизм, с его отрицанием поклонения святым, их могилам, жертвоприношениям и иным культам, не пользовался широкой популярностью в обществе.

Справедливости ради нельзя не сказать, что определенные послабления в сфере контроля религии власть делала уже в 1970-е гг. Скажем, каждый мусульманин по меньшей мере один раз в жизни должен совершить хадж в Мекку. В СССР организацией подобного рода паломничеств занималось Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана (САДУМ), для которого в упомянутые годы власть существенно расширила квоты на хадж.


Больше того, в позднесоветский период мусульманские святыни посещали, по словам С. Б. Маргулиса, и партийные деятели, что до некоторой степени укрепляло культурно-религиозные связи с Ираном и Афганистаном.

Однако в целом это были полумеры в религиозной политике, не предотвратившие придание заполыхавшей в Таджикистане гражданской войне религиозного окраса.

И в данном случае трудно не согласиться с Р. Г. Ландой:

Сложность современной жизни иногда ломает социополитическую логику, о чем говорят проявления активности исламистов даже там, где у них нет устойчивого и заметного влияния.
Не имевшие существенной опоры в таджикском обществе, салафиты обрели некоторую популярность не в силу проповеди, а на волне протестных настроений в период крушения СССР.

Еще одним фактором, способствовавшим радикализации таджикского общества, распространению в нем салафитских идей, с их спекуляциями на тему социальной справедливости, была бедность и, что важно для нашей темы, – непреодоленная и по сей день.

Нерешенная проблема, или Бедность как фактор радикализации

Бедность была существенной проблемой и в Таджикской ССР. Ссылаясь на данные Госкомстата за 1990 г., А. А. Казанцев приводит следующие цифры:

Бедность вновь вызывала к жизни проблему недоедания. Благодаря низкой цене на хлеб процент испытывавших недостаток в нем (согласно советским нормам потребления) был низок (от 0,8 % в Узбекистане до 5,3 % в Таджикистане). Однако недостаток мяса в пищевом рационе стал постоянным явлением: от 92 % населения в Таджикистане не получали его в достаточном количестве.
Причина: рост населения, особенно в аграрных районах, низкая производительность ручного труда на хлопковых полях, снижение темпов прироста национального дохода в республиках Средней Азии.

В свою очередь, аграрная перенаселенность и упомянутая в прошлой статье дезурбанизация тянули за собой проблему образования.

В Таджикской ССР она наложилась на специфику экономики:

Общеизвестным был факт, – пишет процитированный выше автор, – очень низких стандартов образования, так как школьники и студенты собирали хлопок вместо того, чтобы учиться. Потом эти «специалисты» получали «липовые» дипломы и, в результате, учреждения образования, здравоохранения и культуры были переполнены откровенно полуграмотными людьми.
Последние легко падки на примитивную пропаганду, в том числе и пещерно-националистическую, что и происходило в Таджикистане в период гражданской войны.

Полуграмотные массы оказываются управляемым материалом в руках умелых кукловодов, о чем писал еще Г. Лебон в своей знаменитой «Психологии народных масс».


Да, гражданская война была порождена социоэкономическими проблемами, стремлением кланов перераспределить власть и контроль над ресурсами, рынком рабочей силы, производственной базой.

Однако ожесточенный характер ей придали пещерный национализм и религиозный экстремизм, причем, строго говоря, оба не коррелируют друг с другом, если вспомнить идеологию запрещенного в России ИГИЛ, постулирующего создание наднационального халифата.

Груз этих проблем лег на плечи вчерашних партноменклатурщиков, оказавшихся у неустойчивого руля независимого Таджикистана.

Ситуацию усугубила политика самого Э. Рахмона, постепенно и вопреки достигнутому в 1997-м мирному соглашению с возглавленной С. А. Нури оппозицией, сводившего влияние последней на нет и следовавшего курсом укрепления личной власти. Об этом речь пойдет в следующей статье.

Использованная литература
Ланда Р.Г. Исламизм в Центральной Азии и Россия
Малашенко А.В. Долгое эхо гражданской войны Брифинг Московского центра Карнеги, М., 2012 г., апрель, т. 14, вып. 3, с. 1 – 10.
Мансур Ю.Д. Мазары Хорасана и Мавераннахра эпохи Тимуридов: XIV - XV вв.
Маргулис С. Б. Факторы Радикализации Ислама в постсоветском Таджикистане
Назаров А. Особые формы проявления религиозности в таджикистане в советский период
Погодаев Н.П. Осиёви, хамчун Руси навин: образовательная миграция из Таджикистана в Россию как ресурс формирования трансграничного общества
Притчин С. Кыргызстан и Таджикистан: дружить нельзя конфликтовать
Олимова С. Молодежь и ислам в Таджикистане