Иркутские истории. Хлопочите — может, и воздастся
«Чиновнику, видишь ли, надо жить долго и так, чтобы силы хватило на три с половиной десятка лет службы. А Чекулаев не видел границ в своём рвении. Он кончил курс в Иркутском уездном училище в пятнадцать лет и сразу принят был в канцелярию губернского суда — как очень способный, толковый и энергичный работник. В восемнадцать лет в том же суде был назначен столоначальником 1‑го отделения. То есть занял эту должность, ещё не достигнув совершеннолетия. В двадцать три года направлен судьёй в Киренск. В отпуск уходил только раз за всё время на государевой службе. По состоянию его печени можно предположить и запои». Вот, не все просто так штаны протирали в своих кабинетах. Главное, и сегодняшним трудоголикам не забывать о здоровье: раньше времени «скопытишься» — с пенсией облом. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
Выбор места службы был невелик — между Читой и Иркутском, и Глеб Петрович Кечулаев решил: пусть будет хоть немного поближе к Петербургу, не в самой «глубине сибирских руд». Иркутск и тем был ещё предпочтительнее, что здесь жил дальний родственник по линии матери, Александр Лаврентьевич Шубин. Немолодой уже, отставник, но, по отзывам, очень достойный и доброжелательный господин. Глеб Петрович его разыскал сразу же по прибытии, ещё не разобрав чемоданы. А через день зашёл снова — предупредить о срочной командировке.
— Этого следовало ожидать, — кивнул Александр Лаврентьевич. — Старым канцеляристам, да зимой, разъезжать не с ноги, а чинов по особым поручениям при военном губернаторе мало, так что будут запрягать тебя как Сивку-бурку. Сейчас-то куда? Ах, в Енисейск! Ну это, по сибирским-то меркам, недалеко. Я тогда и гостинец с тобой пошлю своему знакомцу из тамошнего губернского управления.
Попутный ветер, обещанный Шубиным, в самом деле, очень скоро домчал Кечулаева в Енисейск. Солнце садилось, присутственные часы истекли, но Глеб Петрович всё-таки заглянул в губернское управление — и да, застал там коллежского регистратора Санина, казначея и экзекутора, то есть заведующего хозяйственной частью.
— Устрою вас наилучшим образом, разумеется, но прежде давайте отметим вам дату прибытия и печатью скрепим. Кечулаев Глеб Петрович? Надо же, а я нынче подписывал документ о Петре Глебовиче. И фамилия очень схожая: те же буквы, только две из них местом поменялись. То есть вы Кечулаев, а он — Чекулаев, коллежский асессор.
— Тоже командировочный?
— Нет-нет, наш чиновник, штатный. Делопроизводитель. Сегодня проходило его медицинское освидетельствование, и я присутствовал от губернского управления.
— Что-то произошло?
— Чекулаев прошение подал об отставке. И одновременно о пенсии. Да… На сорок пятом году.
— Но ведь это, кажется, очень невыгодно — уходить без выслуги лет?
— Разумеется. Из тридцати пяти лет, определённых законом, Пётр Глебович отслужил только четверть века. А, значит, он подпадает под действие 87‑й статьи Устава о пенсиях. То есть теряет более трети полной суммы. Прожить на эти деньги, да ещё и с женой, невозможно, но и работать он больше не в силах — это очевидно для всех.
На другое утро Кечулаеву выделили свободный стол, напротив того, за которым сидел Чекулаев, и Глеб Петрович увидел сильно исхудавшего господина. Бросились в глаза его синюшные губы и такие же кончики пальцев, кожа серовато-желтого цвета. Шейный платок прикрывал крупные хрящевые наросты, а дыхание было частым, тяжёлым и шумным. Но всего более Чекулаева беспокоили руки — они сильно тряслись, когда он передавал бумаги. Принимавший дела помощник делопроизводителя знал, что все эти папки будет разбирать другой чин, ещё даже не принятый в штат, а потому и вопросов не задавал, и даже слушал в пол-уха. А Чекулаев сердился и силился застолбить все нюансы и заковыки, без которых не разрешить этих дел должным образом и в предположенный срок.
Возвратившись в Иркутск, Кечулаев узнал, что и «дядя» его Александр Лаврентьевич Шубин — давний знакомец енисейского инвалида:
— Он и у нас в Иркутском губернском управлении лет пять или даже более исполнял должность столоначальника, да и начальника отделения замещал. Пётр Глебович — фигура драматическая, если не трагическая. Чиновнику, видишь ли, надо жить долго и так, чтобы силы хватило на три с половиной десятка лет службы. А Чекулаев не видел границ в своём рвении. Он кончил курс в Иркутском уездном училище в пятнадцать лет и сразу принят был в канцелярию губернского суда — как очень способный, толковый и энергичный работник. В восемнадцать лет в том же суде был назначен столоначальником 1-го отделения. То есть занял эту должность, ещё не достигнув совершеннолетия. В двадцать три года направлен судьёй в Киренск. В отпуск уходил только раз за всё время на государевой службе. По состоянию его печени можно предположить и запои. Я не знаю наверное, но их можно предположить. А, значит, нельзя исключить и буйства, и злоупотребления. Возможно, он был жёсток с другими, но всего беспощаднее относился к себе. От него даже и детей не останется. И жене, может статься, уготовано полуголодное существование: Пётр Глебович вряд ли долго протянет, и тогда от 114 пенсионных рублей ей достанется лишь половина, то есть 57 руб. в год.
— Начальство настроено хлопотать.
— Конечно, оно похлопочет, но ведь это будет уже против правил игра, и в ней не может быть никаких гарантий.
Да, енисейцы начали дело об усиленной пенсии коллежского регистратора Петра Глебовича Чекулаева. И иркутский военный губернатор их поддержал, признал ходатайство «заслуживающим полного уважения» и направил его министру внутренних дел. Тот обратился в министерство финансов, и оно поддержало внесение в Совет Министров необходимого представления. Но с уточнением: вместо предполагаемых 600 руб. пенсии ограничиться 450-ю.
Министра финансов не было в эту пору на месте, а его заместитель решил сэкономить, или был не в духе, или не очень внимательно прочитал послужной — так или иначе, а решение было принято. Чекулаев стрельнул новым ходатайством, но ответа не удостоился.
— И всё же очень неплохой результат: 450 против предполагавшихся 114, — порадовался Александр Лаврентьевич
Шубин. — Признаться, не ожидал. У нас ведь одного старания мало, случай выйти должен. Пенсии назначаются точечно; вдова торговца может рассчитывать только на свои сбережения, а вдова чиновника — на половину мужниного пособия по старости. Но право на него чиновнику надобно заработать тридцатипятилетней службой. Для жителей европейской России этот срок можно и сократить переводом в Сибирь — как минимум, на пятнадцать лет. Размер пенсии напрямую зависит от жалования, и тут навознЫе, как мы, опять попадаем на особое положение — нам прибавки положены. К примеру, мой приятель Фёдор Иванович Иванов в бытность свою смотрителем Иркутского уездного училища получал больше тысячи, тогда как оклады педагогов-сибиряков начинались с 200 руб. Надо ли пояснять, что думают о нас местные и каких нам желают «пряников»? А между тем пенсия Фёдора Ивановича никогда не сравнится с тою, что получают чиновники первой руки. Губернаторы и генерал-губернаторы могут уйти в отставку с мундиром и пенсией размером в полное жалование. Так после кончины ген-губернатора Восточной Сибири М. С. Корсакова его вдове А. К. Вакульской пожалована Александром II пенсия в размере 4.000 руб. в год, плюс 3.000 руб. на расходы по погребению.
— И заслуги учёных должны бы им поспособствовать в старости — разве это не справедливо?
— Отчасти и способствуют, но куда менее, чем губернаторам. Ричарда Карловича Маака за его рисковые экспедиции в долину Вилюя и на Амур высочайше наградили орденом святого Владимира и пожаловали крошечную пенсию — 300 руб. в год.
Вообще: взгляд нашего государства на существование своих подданных очень странный, многое оставляет на усмотрение и рождает массу вопросов. Скажем, непонятно, почему преподаватель гимназии может рассчитывать на пенсию, а учитель народной школы или Сиропитательного дома — нет. Обеспечение старости для большинства населения остаётся сугубо частным делом. Чтобы позаботиться о себе, надо быть дальновидным, энергичным и достаточно образованным. Невнятные виды на пенсию укреплять видами на приданое в виде флигеля, а, лучше, отдельной усадьбы. Один из редакторов «Восточного обозрения» В. А. Ошурков сделал ставку на фонд помощи нуждающимся литераторам и журналистам и пробил-таки 360 руб. пенсии. Как говорит он теперь, «это мелочь, конечно, но всё же приятная. А остальное мне добудет перо».
Из газеты «Восточное обозрение» от 12.06.1888: «Учителя гимназии устроили ужин в честь своего сослуживца Константина Илларионовича Вотинцева, который оставляет гимназию вследствие закрытия приготовительного класса, в котором он был учителем в течение очень многих лет. Он остался за штатом и должен выйти в отставку без пенсии, так как большую часть своей службы он относил не в качестве преподавателя гимназии, а в должности учителя народной школы. Впрочем, говорят, что граф А. П. Игнатьев, ценя заслуги г. Вотинцева по народному образованию и в гимназии, намерен исхлопотать ему пенсию и дать возможность продолжать свою полезную службу».
Из газеты «Восточное обозрение» от 07.02.1888: «К 50‑летию Сиропитательного заведения Елизаветы Медведниковой предполагается основать пенсионный капитал для служащих и устроить приют для окончивших курс, где бывшие воспитанницы могли бы оставаться в течение пяти лет».
Из газеты «Восточное обозрение» от 20.07.1897: «ПЕНСИЯ. Вдове бывшего начальника Штаба Иркутского военного округа генерал‑майора Шебанова вследствие представления генерал-губернатора назначена пенсия 3.400 руб. в год».
Из газеты «Восточное обозрение» от 24.07.1898: «ПЕНСИЯ. Бывшему главному инспектору Восточной Сибири назначена усиленная пенсия в размере 2.000 руб. и независимо от того выдано в единовременное пособие 2.000 рублей».
Из газеты «Восточное обозрение» от 04.03.1888: «28 февраля получено в Иркутске по телеграфу известие, что государь император соблаговолил назначить члену‑сотруднику Географического общества Г. Н. Потанину за труды его по географическим экспедициям пожизненную пенсию в 800 руб. О таковой монаршей милости сообщено вице‑президентом Императорского русского географического общества».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс