«Комок к горлу подступал. Понимала, что не могу заплакать в эфире». Ведущая «Матч ТВ» Кларк — о гибели «Локомотива»

7 сентября 2011 года под Ярославлем произошла самая страшная катастрофа в истории российского хоккея. Самолет Як-42 авиакомпании «Як Сервис» совершал международный чартерный рейс по маршруту Ярославль — Минск, а на его борту находился хоккейная команда «Локомотив». На борту самолета находились 45 человек: 37 пассажиров ‑ и восемь членов экипажа. В результате аварии погибли 44 человека и только один, бортинженер Александр Сизов, выжил.

Спустя 10 лет после жуткой трагедии корреспондент Sport24 встретилась с родителями, друзьями и близкими погибших спортсменов, чтобы отдать дань памяти команде, ушедшей навсегда. Фильм: «Локомотив». 10 лет без команды вышел на нашем YouTube канале. На сайте Sport24 мы будем публиковать полные версии интервью героев фильма.

Наталья Кларк многие годы работает хоккейным журналистом. Сейчас она sideline комментатор на матчах КХЛ и ведущая Матч ТВ, а десять лет назад работала корреспондентом «Россия-2» .

— В 2011 году вы работали хоккейным корреспондентом «Россия-2». К тому моменту давно уже были в хоккее?

— Да, тогда был уже проделан большой путь. В 2003 году я пришла на канал и с того момента работала в хоккее, успела побывать на чемпионатах мира, поработать в сборной. То поколение хоккеистов мне было близко, потому что мы были примерно одного возраста. На моих глазах развивались карьеры многих. 2011-й год был важным годом, очередной сезон молодой лиги. 7 сентября был первый матч сезона, игра за Кубок Открытия. Помню, что в Уфу мы приехали большой телевизионной бригадой. Все было в рабочем режиме. Запланирован был большой показ, у меня должно было быть много включений с арены в программу «Вести-спорт». В общем, все было как обычно.

Я не помню, кто именно сообщил мне о случившемся. Тогда у меня еще не было гаджета, когда можешь залезть и посмотреть новости с телефона. Наверное, из Москвы пришла информация, и редактор сказал мне. В начале не поверила, но потом стала звонить, узнавать… А на льду уже начался матч. Новость стала распространяться, и вскоре было принято решение остановить игру. Еще толком никто ничего не знал, а над ареной нависла гробовая тишина. Помню, как открыла состав того «Локомотива», стала смотреть, кто из игроков пришел в команду летом. Там было много ребят, с которыми мы много работали, которых я знала не первый год. Я хорошо общалась с персоналом. Когда работала на матчах «Локомотива», то всегда угощали чаем, кофе, конфеткой. И тут ты начинаешь понимать, что этих людей нет… Но осознание пришло позднее.

— Александр Медведев говорил, что сначала была надежда, что есть выжившие. У вас тоже была такая информация?

— Получалась дурацкая история. Перед одним из моих включений мне редактор передал информацию, что якобы Александр Галимов скончался, а он на тот момент был еще жив. На меня тогда в соцсетях накинулись, тогда вроде бы уже «ВКонтакте» был. Я искренне прошу прощения, что так получилось. В тот момент верила в примету: кого раньше похоронит, тот человек обязательно выживет. Но, к сожалению, Саша не смог. Его из русских игроков «Локомотива» больше всего любила. Сашка был такой говорун, никогда не отказывался от интервью, даже когда шел плей-офф соглашался пообщаться, хотя в то время с прессой игроки вообще не слишком охотно шли на контакт. Но он и Ваня Ткаченко как бы ни складывалась игра, всегда были готовы помочь нашему телевизионному процессу.

После трагедии стала думать: «Господи, они же мои ровесники, у них вся жизнь была впереди…». Очень тяжело было это осознавать. Я сама боюсь летать, не то что бы у меня фобия, но все равно переживаю. Помню, как читала подробности катастрофы и становилось плохо. Люди ведь просто сгорали на сиденьях, не успевая понять, что происходит.

— Кто еще из того «Локомотива» часто общался с журналистами?

— Саша Вьюхин никогда не отказывал. Иностранцы всегда были готовы поговорить. Карел Рахунек пытался по-русски говорить, Ян Марек мне всегда нравился. Мы с коллегами называли его в шутку Бабой Ягой, у него еще такой нос большой был. Марек на льду был таким вредным, при этом таким полезным для команды. Ваня Ткаченко был безотказным. А когда открылось, что он так много занимался благотворительностью…

— Вы не знали об этом?

— Нет, я не знала. Об этом и не принято было говорить. Мы общались только по работе, перед и после интервью, за такое короткое время ты просто не успеваешь хорошо узнать человека. При том, что я не знала, что Ваня так много помогал людям, у него был образ благородного светлого человека. Но на льду Ткаченко проявлял характер, мог разозлиться на интервью после какого-то эмоционального момента в игре. С другой стороны, прекрасно понимаю, что в хоккее бесхарактерному человеку успехов не добиться.

***

— Что вы с тв-бригадой делали после того, как узнали об авиакатастрофе?

— В день трагедии мы допоздна работали на арене, я записывала комментарии, выходила в эфир. Видела тогда искренние мужские слезы, все друг другу сопереживали. Хотя понятно, что гораздо тяжелее было родственникам погибших.

— Я смотрела ваш репортаж на России-2 и было видно, что вы с трудом сдерживали слезы. Как вы вообще находили слова?

— Даже сейчас тяжело говорить на эту тему, хотя прошло 10 лет. Тогда было еще сложнее. Помню, что во время того эфира отключилась и говорила то, что было в душе. Ты видишь этих людей живыми, а потом понимаешь, что их больше нет. Чем больше приходилось освещать это событие, тем больше я осознавала, что на самом деле случилось. Что была команда, а теперь больше нет. Комок к горлу подступал. Мне приходилось себя собирать, понимала, что надо работать, и я не могу заплакать. Держала в себе все эмоции. Единственное, что я не поехала на прощание в Ярославль, просто не смогла. В день похорон я сходила в церковь, поставила свечки за ребят.

— После трагедии сложно было приезжать в Ярославль, заходить на арену, видеть мемориалы?

— Как-то ездили на матч в Ярославль вместе с Шуми Бабаевым и Ильдаром Мухометовым и заезжали на мемориал. Здорово, что память о ребятах осталась, что за памятниками следят. Когда смотришь на все это, думаешь, как же тяжело родителям, которые потеряли своих сыновей. Ладно мы, люди, которые знали хоккеистов поверхностно. А матери… До рождения сына никогда не понимала, почему моя мама так всегда за меня переживает. И сейчас я даже думаю не о чувствах вдов или детей, а о чувствах матерей, которые потеряли своих детей. Это самое страшное, что может быть в жизни. Дай бог им сил.

— Впоследствии вам же не раз приходилось сообщать в эфире страшные новости, в том числе о смерти Сергея Наильевича Гимаева. После такого долго приходишь в себя?

— Да, в этом плане я «счастливица». В день смерти Юрия Розанова я тоже вела новости. Но я такой человек, который очень долго держит в себе эмоции. Просто потом наступает момент, когда накрывает тоска, когда приходит понимание, что человек ушел. Для меня хоккей многие годы был смыслом жизни. В 2011 году я прямо жила хоккеем. Когда разбился «Локомотив», было ощущение, что я потеряла часть семьи. То же самое с Сергеем Наильевичем. Помню, как отработала эфир, как держалась, а потом, через несколько дней пришло осознание, что мы больше никогда не поговорим. Тогда просто хотелось запереться в комнате и реветь.

Подпишитесь на инстаграм Дарьи Тубольцевой