Гордость Латвии: человек из Рио, акула пера
Нашему коллеге Илье Гейману в первую неделю нового года исполнилось 90 (!) лет! С чем мы его еще раз и поздравляем. Такому творческому долголетию можно только позавидовать... Но я отмечаю еще одну дату — полвека знакомства (и, надеюсь, дружбы!) с героем публикации. Чем он очень гордится...
Но сегодня разговор об Илье Борисовиче Геймане. А кто лучше, чем он сам, расскажет о себе?
История от рождения
Вот что он пишет в нью-йоркском интернет-еженедельнике «Мы здесь»: «Начну издалека. Родился я в январе 1929 года в городе Рио-де-Жанейро, Бразилия. Семья у нас была революционная, поэтому и имя я получил соответствующее — Ильич, в честь Ленина. Этому предшествовало одно событие. Во время массовых выступлений маму забрали в полицию и удерживали там, не выпускали на свободу. В ответ возникли новые волнения — люди возмущались тем, что беременную молодую женщину держат в тюремной камере. Полиция пошла на попятный, мама вышла на свободу, а я в шутку рассказываю, что я с ней сидел в буржуйской тюрьме, в ее животе.
Власти взяли реванш очень быстро — за решетку были брошены многие руководители протестных движений. Среди них был мой отец Маркус Пятигорский, мой дядя Леон и многие другие революционеры. Суд приговорил выдворить их из страны. Для нас началось время скитаний — Италия, Франция, Германия. Закончились они в Советском Союзе. Но Маркус был уже смертельно болен после истязаний в бразильской тюрьме. Нам предложили жить в городе Твери... Однако, к несчастью, мой отец прожил недолго. Мама осталась одна с ребенком на руках в незнакомой стране, без языка.
С помощью хороших людей мы добрались до Харькова, где уже жили два маминых брата: писатель Сальвадор Боржес и Семен Бородин, начавший работать на заводе. К нему присоединилась и мама. Она попала в хорошую бригаду — их фотографии печатались в газете. Кстати, в той газете работал мой будущий отчим Борис Григорьевич Гейман. У этой истории получился счастливый конец: они поженились.
Это была середина тридцатых годов, зловещее время. Борис Григорьевич был направлен на работу в газету в Биробиджан, столицу Еврейской автономной области. Но был арестован как враг народа. Арестовали и Сальвадора Боржеса — его привел в этот город энтузиазм. Однако оказалось, что энтузиазм был хорош не для этих мест.
Мама осталась одна с двумя детьми на руках. Перед отъездом отца в Биробиджан мы получили квартиру в другом конце Харькова. Вышло так, что работать на своем заводе мама больше не могла и устроилась на фабрику с мизерным заработком. А тут еще последовал последний удар: с Дальнего Востока нам пришло официальное письмо: «Ваш муж приговорен как враг народа к 10 годам заключения без права переписки». Мама оказалась мужественным человеком. Она тихо поплакала и снова принялась спасать семью от голода.
Однажды нам принесли телеграмму. Ее содержание никого не заинтересовало. Приговор-то был уже известен. Мама машинально взяла телеграмму, прочла ее и вдруг заплакала, больше не сдерживая себя. Она показала мне листок. На нем было написано: «Вышел из больницы. Готовьтесь в дорогу». Люди того времени понимали эзопов язык: слово «больница» значило на нем «тюрьма».
Мы приехали в Биробиджан в 1939 году. Нас ждала комната, которую отчим получил перед арестом. Нам показали документ: «Мы, домоуправ такой-то, в присутствии свидетелей таких-то изъяли в квартире врага народа такого-то стол, примус, один стул, топчан»...
Но эти драматические события оказались ничем перед начавшейся войной. Я оставил школу в шестом классе и поступил учеником линотиписта в местную типографию. Мама тоже пошла работать в типографию на тяжелую работу: она вручную резала рулоны бумаги, готовила для печатной машины.
После войны я полтора года был в командировке: помогал в Хабаровске выпускать газету «Тихоокеанская звезда» и вернулся в Биробиджан за свой линотип. Его прислала в подарок газете «Биробиджанер штерн» очень популярная в Америке еврейская газета «Форвертс». (Лет шестьдесят спустя волею судеб мне посчастливилось создавать и редактировать в Нью-Йорке газету того же названия на русском языке).
Затем мы всей семьей переехали в город Советская Гавань, а уже после этого — на родину Бориса Григорьевича, в Ригу. До переезда в Ригу я окончил вечернюю среднюю школу, а в Риге поступил заочно в Московский полиграфический институт на редакторский факультет. И продолжал работать в типографии — заработка отца для семьи не хватало. После окончания института поступил литературным сотрудником в газету «Латвийский моряк». Вскоре меня назначили начальником отдела флота. Много ходил с экипажами за рубеж...«
Я познакомился с Ильей Борисовичем уже в «Советской молодежи», куда пришел еще студентом. Потом он ушел на повышение — в партийную газету «Советская Латвия». Открывал во время перестройки и собственную популярную газету...
Как только появилась возможность, мы переехали в Соединенные Штаты. К моей самой младшей сестре Ане. И здесь я продолжал заниматься журналистикой: редактировал последовательно две газеты на русском языке. Дополню, что несколько лет читал на отделении журналистики Латвийского университета курс «Теория и практика журналистики». Имею звание заслуженный журналист Латвии«.
О самом главном
Есть еще один повод вспомнить нашего коллегу. Причем достаточно весомый. Судите сами. Вот что Илья Борисыч пишет в Фейсбуке буквально в день своего рождения: «В московском издательстве „Художественная литература“ вышла моя книга „А еще был случай...“ Записки репортера».
Вот первый отклик на нее.
«В конце шестидесятых — в самом начале семидесятых ваш слуга покорный работал в Ставрополе, в краевой молодежной газете. Редакция получала по почте издания для юношества со всех концов страны. ... Особый интерес вызывала у нас латвийская «молодежка». Броской, «западной» версткой, что для меня, уже ответственного секретаря, было особенно притягательно и поучительно, и материалами. Среди ее авторов я тогда уже выцедил эту нерасхожую фамилию — Гейман. Он — выделялся. Даже на общем рисковом, фрондерском прибалтийском фоне.
Потом эта фамилия на много десятилетий ушла из моего поля зрения. И вдруг, только что, возникла. Рукописью. Я знал журналиста, но в последние недели 2018 года в мой кругозор ворвался Гейман-писатель. Нехрестоматийно талантливый и при этом, что тоже большая нехрестоматийность, честный. Явление, явно выламывающееся из журналистики. Помимо языка — а он у Геймана природно легкий, ироничный, чрезвычайно меткий и при этом, что тоже парадоксально, по самую ватерлинию загружен мыслью. Я запоем читал рукопись, и такая захватывающая, невероятная, яркая и трагическая жизнь разворачивалась передо мною! Возьму на себя смелость утверждать, что жизнь и судьба самого Ильи Геймана значительнее, ошеломительнее жизни и судьбы многих его репортерских героев. Еще и потому, что сам он — человек не только самодостаточного слова но нередко и прямого действия.
Сокрушительная книга! — столько в ней печали и обаяния, щемящих картин, горестных замет и глубоких, неназойливых раздумий. И — человеческой надежды. Неубиваемой. И по рождению, и по судьбе Илья Гейман — гражданин мира. Но даже когда он пишет о первородной своей Бразилии, сквозь тропическую, райскую вязь ее все равно грустно и застенчиво, ностальгически просвечивает Россия. Густо расплодившимся в последнее время юным, инкубаторским мудрецам и оракулам я, честно говоря, не верю. И не доверяю. Но когда за словом твоим стоят такие, как у Геймана, стенобитные, девяносто лет, это уже слово почти что завета. Пусть и не с прописной буквы.
Георгий Пряхин,
академик Академии российской словесности,
секретарь Союза писателей России«.
Прочитав эти строки, я тут же вспомнил их автора. Когда-то, 40 с лишним лет назад, я, молодой собкор «Комсомолки» в Риге, знал его на 6-м этаже дома на улице «Правды» как Жору Пряхина, редактора отдела рабочей молодежи, потом — ответственного секретаря, потом — заместителя главного редактора — уже как Георгия Владимировича...
Пряхин был и заместителем председателя Гостелерадио СССР, и консультантом Михаила Горбачева, и директором издательств, в том числе и «Художественной литературы»... Но всегда он остается журналистом-газетчиком. А это дорогого стоит...
Не так давно мы с ним встречались в Риге... И за то, что Георгий Владимирович выпустил в свет книжку нашего коллеги, — ему отдельное спасибо!
Cтраница из книги
Узнав о выходе книги, написал Илью Борисовичу: «Пришли хоть страничку текста... Книги у меня пока нет...» Через час по электронной почте получил это:
«Советской власти приходил конец. Наступала агония.
Куда-то подевались старые партийные бонзы. Первым секретарем ЦK партии избрали моего старого товарища. Того, с кем мы терпели крушение на Чудском озере. Если говорить на современном языке, его избрали кризис-менеджером. Москва к тому же включила его в Президентский совет Горбачева.
Но страна была уже в коме. Смена лошадей на переправе могла помочь ей как мертвому припарки.
Я часто бывал в ЦК в то время. Старался помочь чем мог. Имел редкую возможность наблюдать руководителя республики вблизи. Он был спокоен и деловит. Не знаю, что было у него на душе, — не показывал вида.
Глядя на своего руководителя, работники ЦK не впадали в панику. Они ликвидировали, резали на специальных машинках документы, которые не должны были попасть в чужие руки.
В последний раз он собрал всех. Сказал: ситуация такая, что Центральный комитет прекращает работу. Поблагодарил. Извинился перед теми, кому причинял неприятности. Сказал, чтобы они порознь пошли по такому-то адресу. Там получат заработную плату плюс деньги на то, чтобы можно было пережить трудное время.
Попрощался. Все по одиночке, по двое разошлись. Красивое белое здание опустело. Ушли милиционеры охраны.
Во всем большом доме остался только один человек. Он.
Военные накануне предлагали вывезти его из республики. Он отказался. Моряки предлагали подогнать военный корабль и вывезти его через Балтийское море. Он отказался. Сидел в своем кабинете, как капитан на судне, которое уходило в бездну. Он знал, что скоро сюда ворвутся националисты. Убьют или растерзают его.
Руководитель компартии республики сидел в своем кабинете. Спокойный, мужественный, волевой человек.
Они ворвались. Схватили и потащили в застенки. На шесть лет.
...Латыши — маленькая нация. К моему глубокому сожалению, у нее нет героев, которым бы поклонялись люди. Есть былинный, выдуманный герой Лачплесис. В разные исторические моменты были свои герои. Но по конъюнктурным соображениям они отвергались.
Я с брезгливостью помню одного из них — Эдуарда Берзина. Организатора и руководителя ГУЛАГа. Первого руководителя «Дальстроя» — могильщиков миллионов невинных людей.
Сегодня они никому не поклоняются. Хотя герои ходят рядом.
Прекрасный сын нации, с открытым забралом пошедший навстречу врагу. Готовый умереть за свои убеждения. Он ходит рядом".
Пока не знаю, что еще написано в книге моего старшего коллеги. Но надеюсь прочесть...
Байка от Геймана
А в заключение — немного веселья от юбиляра...
«Как я взятки брал
Дежурство затянулось допоздна. Городской транспорт уже не ходил, и я решил добираться до Кенгарагса пешком. Но тут вижу — такси. Правда, занятое, но едет, мне кажется, по пути. Поднял руку — повезло. Похоже, прежде чем меня подобрать, водитель с пассажиром о чем—то беседовали. Мы поехали, и разговор возобновился. Мой попутчик, молодой человек, что—то горячо рассказывал, связанное со спортом. Усталый, я прислушивался вполуха, пока не услышал: «Собираюсь написать об этом в газету...» Я присмотрелся — парень незнакомый. Напряг слух: он говорил, какие статьи собирается писать.
— В какой газете вы работаете? — спросил я.
Пассажир смущенно засмеялся:
— Да я внештатно пишу... Это не имеет значения.
— Где вы печатаетесь? Хотелось бы почитать.
— Читать нечего. Не печатают меня...
— Почему?
— Если бы вы знали, как у нас тяжело пробиться...
— Может, пишете неинтересно?
— Не в этом дело. Они к себе никого не подпускают. Печатают только своих или тех, кто взятку дает.
— Не может быть! — изумился я. — В какой же газете такое творится?
— Да хотя бы в «Советской Латвии». Попробуйте отнесите туда заметку — сами увидите.
— Неужели даже редактор взятки берет?
— Про редактора не знаю, а вот к заведующему отделом без подарка не суйся.
— Потрясающе! А как его зовут, не скажете?
— Илья Гейман...
— Что—то я о таком не слышал...
— А он недавно пришел из «Молодежки».
— Я вижу, вы собираетесь писать о спорте. Мне помнится, в «Латвии» о спорте пишет какой—то Э. Париянц. Так, может, к нему обратиться?
— А какой смысл? Эдик тоже из «Молодежки» пришел — у них там одна шайка. Не пойдет Париянц против Геймана, своего начальника.
— А если вам самому поговорить с Гейманом? Расскажите о своих идеях — они очень интересные.
— Да говорил я, говорил! Он и слушать не хочет. Чужой я для него...
— Водитель, — сказал я. — Не могли бы вы на минутку остановить машину? Теперь зажгите в салоне свет. — А вы, — обратился я к попутчику, — посмотрите на меня внимательно. Узнаете? Мы с вами встречались?
— Нет, я вас не знаю...
— Я протянул шоферу свое удостоверение: «Прочтите это вслух...»
— Гейман Илья Борисович, — водитель повернул в мою сторону выпученные глаза. — Заведующий отделом информации газеты «Советская Латвия».
...До Кенгарагса мы ехали с водителем вдвоем. Наш говорливый попутчик потерялся где—то по дороге. А утром я зашел к Париянцу:
— Ты знаешь такого человека? — назвал фамилию.
— Да, знаю. Он иногда сюда заходит.
— Приносит материалы?
— Нет. Просто поболтать.
— Ты ему когда—нибудь отказывал?
— Нет, никогда.
— Так вот, если я еще хоть раз увижу его в нашем отделе, мы с тобой пойдем сдаваться в милицию. Как взяточники«.
Валерий ЗАЙЦЕВ,
журналист газеты «СЕГОДНЯ»,
ветеран «Молодежки».