«Не утешайте меня, мне слова не нужны…»

20 июня 2019г.  Юрию Визбору исполнилось бы 85 лет...

*

Юрий Визбор был неизменным спутником поколения 60-70 годов. Он входил в тысячи квартир вместе со своими стихами, фильмами, в которых играл. Его репортажи печатались в журнале «Кругозор», а с приложения звучали песни Визбора. Он разукрашивал будни в яркие полотна, выискивал камешки, песчинки жизни. Радовался маленьким открытиям и делился своей радостью с другими.

 

Визбор оставил очень много текстов различных жанров – рассказы, повести, пьесы, сценарии. Но главное и основное его творческое наследие – песни. Иные забылись, покрылись пылью, но многие живы и здоровы. Можно слушать и радоваться.

«И пой, даже, если тебя уже нету…». Это – строка из стихотворения Евгения Евтушенко, посвященная Владимиру Высоцкому. Но в нем есть слова «для» Визбора: «Ты пел для студентов Москвы и Нью-Йорка, / Для части планеты, чье имя – «галерка». / И ты к приискателям на вертолете / Спускался и пел у костров на болоте…».

 

Визбор был неутомимым, неистовым путешественником. Он объездил, без преувеличения, весь Советский Союз. Не обходилось без опасностей, приключений, что Визбор и обозначил короткой ремаркой: «Я бродил по Заполярью, спал в сугробах, жил во льду, / забредал в такие дали, что казалось – пропаду…»

К слову, Визбор и Высоцкий были знакомы, но до дружбы не дошло. Несколько раз оба барда становились участниками одних и тех концертов. Однажды в 1963-м, в подмосковной Дубне, где они пели для молодых физиков. Спустя два года судьба снова свела их – в Бресте на Всесоюзном слете участников похода по местам революционной, боевой и трудовой славы. После официальной программы состоялся большой концерт, точнее, пели душевные мелодии у костра. Кроме Высоцкого и Визбора, приехали еще два известных барда - Булат Окуджава и Александр Городницкий.

В третий раз Визбор и Высоцкий столкнулись на концерте в МГУ в январе 1966 года. Разговаривали? Может – да, а может, нет. Оба же всегда торопились.

Песни обоих бардов, если чем-то схожи, то в деталях. Лира Высоцкого – сильная, яростная. Казалось, гитара в его руках выстрелит или взорвется. Песни Визбора – светлые, лиричные. Кажется, он пел  их с легкой улыбкой.

Высоцкого и Визбора хочется постоянно слушать. Не обойтись без сравнений. Без ассоциаций – тоже. 

У Высоцкого есть песня «Где мой черный пистолет?» Но самого пистолета у юного Володи не было. А у Юры был – трофейный парабеллум. Его подарил штурман из Ленинграда, который ухаживал за теткой Визбора. Парабеллум Визбор отдал за билет в кино на «Серенаду солнечной долины». Жалко было, но – и к лучшему, от греха подальше. Пальнул бы в кого-нибудь сгоряча…

 

У Визбора много песен о Москве. Он же парень со Сретенки. Здесь жил, учился – в мужской школе № 281 в Уланском переулке, – влюблялся, гонял в волейбол. Знал каждый уголок, всякий двор. «Кто мы были? Шпана не шпана, / Безотцовщина с улиц горбатых, / Где, как рыбы, всплывали со дна / Серебристые аэростаты…»

Послевоенная жизнь была скудна, если не сказать, бедна. Хлеб – лакомство, картошка – деликатес. Самым привлекательным местом на Сретенке был кинотеатр «Уран», самым опасным – Сретенский тупик. В сумерках, тем более в темноте, туда никто не совался. Шпана чувствовала себя вольготно. У многих наглых парней с фиксами, дымивших «Беломором», были ножи. А у иных и стволы. 

И все же радостей в той, послевоенной Сретенке было больше, чем горестей. По крайней мере так казалось.

Давно расставшись с детством, Визбор заглянул в места детства и юности. Сразу нахлынуло:

 

Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор!
Вспоминаю сквозь памяти дюны:
Вот стоит, подпирая забор,
На войну опоздавшая юность.
Вот тельняшка – от стирки бела,
Вот сапог – он гармонью надраен.
Вот такая в те годы была
Униформа московских окраин.

 

Вот о чем подумалось. Окуджава, воспел Арбат, сделал его самым привлекательным и притягательным уголком Москвы. И с ним согласились, хотя улица в центре Москвы была ничем не лучше, чем, к примеру, Чистые пруды и их окрестности, воспетые в прозе Юрием Нагибиным. Но «одолеть» Окуджаву он не смог. Как и Высоцкий, с ностальгией вспоминавший Каретный ряд. И Визбор не сумел восславить Сретенку, хотя, судя по его песням, она, обвитая переулками-притоками, была славным местечком.

 

Визбор не был бунтарем. Но неужели со всем, что видел и слышал, он соглашался? Неужели не хотелось порой топнуть ногой, рвануть струны, выкрикнуть что-то яростно? Кто его знает… А вот едкая ирония порой прорывалась.

 

Как в песне «Рассказ технолога Петухова». В ней товарищ Петухов и гость из Африки за поллитровкой ведут разговор «за жизнь». Пришелец критикует советскую действительность, технолог приводит свои аргументы. Точнее, один: «Зато говорю, мы делаем ракеты / И перекрыли Енисей, / А так же в области балету, / Мы впереди, говорю, планеты всей!»

Многие не знали, кто автор песни. В 1968 году в «Советской России» вышла резкая статья «О чем поет Высоцкий?» Там был такой фрагмент: «… в погоне за этой сомнительной славой он (Высоцкий – В.Б.) не останавливается перед издевкой над советскими людьми, их патриотической гордостью. Как иначе расценить то, что поется от имени «технолога Петухова», смакующего наши недостатки и издевающегося над тем, чем по праву гордится советский народ».

«Рассказ технолога Петухова» написал Визбор. Но никто об этом не знал. Автору повезло, иначе не миновать ему порицаний…

Визбор, кажется, никогда не имел разногласий с властью. Знал, что можно и что нельзя. Это – не упрек. Он, как и миллионы других, считал, что эту махину – Советский Союз – не сдвинуть. СССР – монолит, непоколебимая крепость. Да и страшное сталинское время давно прошло. Пришло другое, за занавесом, в полумраке. Но жить-то можно…

Наверняка Визбор вспоминал деда-революционера, бежавшего из России. И отца – литовца Иосифа Визбораса, участника Гражданской войны, сотрудника угрозыска. Его арестовали в тридцать восьмом. Мама ходила справляться об отце в тюрьму на Матросской Тишине. Человека в окошке она не видела – глаза застилали слезы. Лишь услышала настороженный шепот: «Не ищи». Но прежде канцелярист привычно-равнодушно выдохнул: «Выслан без права переписки» Это был синоним расстрела.

 

Нам не дано знать, о чем  думал Визбор. Может, примерно так; «Зачем тратить силы, идти на баррикады? Надо просто жить». И плыл по течению в своей лодке. В прямом и переносном смысле. Он любил походы, переходы на байдарках – был счастлив, видя снежные шапки горных вершин, слыша журчанье реки, треск сучьев в пламени костра…

 

Первая песня Визбора о горах – к слову, на Эльбрус и Памир он ездил едва ли не каждый год. Называется «Теберда», написана 7 мая 1952 года: «Теберда, Теберда, голубая вода, / Нет красивей твоих тополей. / Я б остался всегда коротать здесь года, / Если б не было русских полей…»

Но кто помнит сегодня «Теберду»? Разве что визбороведы. А вот «Охотный ряд» и сегодня можно услышать:

 

Нажми, водитель, тормоз наконец,
Ты нас тиранил три часа подряд.
Слезайте, граждане, приехали, конец –
Охотный Ряд, Охотный Ряд!
Когда-то здесь горланили купцы,
Москву будила зимняя заря,
И над сугробами звенели бубенцы –
Охотный Ряд, Охотный Ряд!

 

И «Александру» из фильма «Москва слезам не верит» нынешний народ, конечно, помнит: «Не сразу все устроилось, / Москва не сразу строилась, / Москва слезам не верила, / А верила любви…» У Визбора, этого, на вид неуклюжего человека, был огромный запас нерастраченной нежности. Только он мог написать такие слова:

 

Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Нет за туманами.
Дальними странами...

 

Он охотно влезал в новое дело, доселе абсолютно незнакомое. И мысли у него не было, что не справится. В 1965-м его позвали сниматься в фильме Марлена Хуциева «Июльский дождь». Визбор сначала не поверил. Но приглашение на «Мосфильм» принял. Поехал – как он сам говорил, «посмотреть в глаза тому человеку, который его разыграл».

Однако все оказалось серьезно – Визбор успешно прошел пробы, и его утвердили на одну из ролей. Кому пришла мысль заманить его в кино? Не известно. Но попадание было точным.

После «Июльского дождя» Визбора стали регулярно приглашать на съемки. Он играл учителей, строителей, инженеров, журналистов, пассажиров, путешественников.

Его звездный час – «Семнадцать мгновений весны», где Визбор перевоплотился в Бормана.

Режиссер Татьяна Лиознова просила его «наделить своего героя интеллектом», что он с удовольствием сделал. Из популярного Визбор превратился в знаменитого. Однажды ему надо было лететь из Ставрополя в Москву. Билетов, в кассе, как всегда, не было. Он протиснулся к окошечку и, приподняв темные очки, негромко, как пароль, произнес: «Я – Борман. Вы меня узнаете?». Кассирша обомлела: «Товарищ Борман, на Берлин билетов нет». «А куда есть?» «На Москву». «Борман» милостиво кивнул и улыбнулся. Его улыбку кассирша наверняка запомнила на всю жизнь. Как сотрудники ГАИ, которые отдавали Визбору честь, когда он проносился мимо них на своих «жигулях». 

На многих фотографиях он – отрешенный, задумчивый. Нахмуренный лоб, набрякшие веки, усталые глаза. Угасшая улыбка. Погасшая трубка в углу рта.

Еще бы! Визбор давно тащит тяжелую, для многих и вовсе неподъемную ношу. Он един во многих лицах: бард, журналист, писатель, актер, драматург, сценарист. А на досуге – турист, альпинист, горнолыжник, волейболист. И просто хороший человек.

Визбор не прожигал жизнь, как Высоцкий. Он бежал по ней, оглядываясь, запоминая, радуясь. Сначала мчался во весь дух, потом все чаще останавливаясь, переводя дыхание. С годами и вовсе выбивался из сил. И уже не бежал, а тяжело брел. Но привычно улыбался, шутил… 

Он работал неистово. Сделав одно дело, тут же брался за другое. Что-то находил сам, что-то предлагали. К тому же многим интересовался. Но больше всего людьми.

Мне кажется, что Визбор в суете будней не очень-то обращал внимание на стихи и песни. Да, сочинял, да, пел. Но работал ли над стилем, мучился ли над рифмой? И тем не менее его рифмы были точны, слова верны.

И вот что характерно – песни Визбора не существовали отдельно, а вплетались, вшивались в его теле- и радиорепортажи, фильмы, пьесы, сценарии. Проза и рифма жили неразлучно рядом с ним.

Уверен, если бы он, безмерно талантливый, бросил все и стал только сочинителем, непременно добился бы большего. Еще большего.

Но это был бы уже не Визбор, которого мы знаем и любим. Однако вполне возможно, человек с такой фамилией встретил бы свой нынешний юбилей в здравии. По такому случаю состоялся бы большой творческий вечер и концерт. Визбора пригласили бы в Кремль и обязательно наградили.   

 

Нет, не мог он угнездиться за письменным столом и ждать, когда в окно влетит муза! Ему была безумно интересна жизнь и населяющие ее люди. Он не мог сидеть, ему надо было куда-то спешить. С кем-то встречаться, смеяться, любить.

 

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым подернулись угли костра.
Вот и окончилось всё – расставаться пора…
Крылья сложили палатки – их кончен полёт.
Крылья расправил искатель разлук – самолет,
И потихонечку пятится трап от крыла -
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны…