"Поезд №365 Назрань-Москва, или как за сутки вынести себе моск"

В Ростове, где я садилась на поезд 365, следующий из Назрани в Москву стоянка долгой не была. Вместе с остальными пассажирами, уезжающими из Ростова мы наблюдали бесконечную череду выходящих из вагона знойных ингушей и сильно сомневались, что успеем осуществить собственную столь желанную пасадку. Они шли и шли, посыпаемые отборным матом нашей, ингушской, же, по всей видимости, проводницы.

Они шли, и казалось, их выходит больше, чем может поместиться в вагоне. Внизу тоже столпилась орава, принимающая бесчисленное количество сумок, передач, встречаемых юношей и девушек. В какой-то момент было обнаружено, что дверь в тамбур открыта и наши двери излучают еще и товарищей из соседнего вагона. Разгоняя публику грозным матом, проводница грудью ринулась на тамбурную дверь и запихала всех, кто оттуда выходил обратно. Ростов принимал в свое лоно половину ингушетии. Остальная половина отправилась в Москву - это я поняла войдя в вагон.
Мое место было боковым верхним, по логике вещей подразумевается, что я имею право сидеть на боковом нижнем. Но этого права я была лишена многочисленными семейными уроженцами Кавказа. Все внизу было застелено и на всем этом сидело много женщин и детей. Детей было особенно много. Но вели они себя тихо, потому, что когда они начинали вести себя громко, их били по роже. Кишащий людьми вагон имел в себе цельно-литые окна, никогда в жизни не открывающиеся и воздух приходилось себе фантазировать.
Проводница была крайне упитанной блондинкой лет пятидесяти, никогда не закрывающей дверей, даже в прокуренный тамбур, матерящейся и имеющей запазухой какую-то весьма основательную вселенскую претензию.
Вот к ней мне предстояло обратиться за ремнями безопасности, которые были нужны, потому, что мы собралисьспать вдвоем на верхней полке.
- А кому надо? - сверля меня взглядом, спросила царица вагона.
- Мне
- Ты что, падаешь?
- Мне нужны ремни безопасности!
- Они в другом вагоне. Сходи, принеси их мне.
Я выпадаю в осадок... В моей культуре принято, что проводник обслуживает пассажира, а не наоборот. Так как звучала ваще даже ни какая ни просьба, а распоряжение, я иду втыкать в собственное купе. Дюша, видя мое смятение, решает отправиться за ценным грузом вместе со мной.
Проводница соседнего вагона тут же мне выдает мешок ремней и повелевает
- На, отнеси их проводнице.
- Не, говорю, мне нужно только два и залезая в мешок выцепляю их оттуда.
- Тебе что, сложно отнести их? - изумляется царица Тамара
- Да
- А Вам - устремляет она свое властное сердце к Дюше
- И мне - спокойно отвечает он и мы сваливаем. По дороге я вспоминаю, как в поезде Москва - Ставрополь проводница вообще без моей просьбы пришла и предложила мне такие ремни, а потом сама их вставила, хотя работала одна на два вагона.
Это все конечно, понятно откуда ноги ростут - безоговорочное, безусловное почитание старших в культуре приводит к подобным явлениям. Для их сознания это гармонично, но для нас весьма странно, когда обслуживающий персонал тобой распоряжается.
Мы бродили по вагону в поисках, где вообще можно посидеть, но мест не было нигде, мы пристроились возле чана с кипятком.
Люди с нами не контактировали, так что мы даже были уверены, что они по-русски не понимают. Но оказалось, что русский им отлично известен.
В поезде было крайне мучительно ехать - душно, не по себе, ты настолько окружен чужой не дружелюбнойкультурой, что даже физически не находишь места среди нее.
В Воронеже поезд стоял 45 минут, мы вышли на платформу и стояли обнявшись. Вдруг Дюша заметил, что в окне вагона происходят странные вещи. Молодые люди показывали нам какие-то знаки, то большой палец вверх, то кадрирование, то еще что-то - они прямо на месте не могли усидеть. Мы естественно, воткнули на них, пытаясь понять, что они имеют ввиду и что им вообще, надо.
Они почему-то резко зашторили окна.
Тут мы услышали ритмичные хлопки кучи рук. Устремившись по ночной платформе на интригующий звук, мы обнаружили в круг стоящих молодых парней и немногочисленных девушек, громко и ритмично бъющих в ладони. Всего было около пятидесяти человек. По центру круга танцуя, быстро двигался парень. Его движения обладали странным пылким ритмом и таинственным очарованием чуждой культуры. Когда он закончил, красивым стремительным движением выбрал следующего и тот сменил его в круге. Танец нового танцора отличался от предыдущего особыми движениями, личной пластикой и умением, но в обоих танцах была общая основа, общий стиль, общий ритм.




Танцоры страстно вторили ритму звучащих со всех сторон хлопков, стремительно сменяя друг друга. Некоторые пылким движением руки приглашали девушек, быстро, резко указывая в их направлении. Многие молодые ингушки отказывались, но некоторые все же выходили. Их движения были не так сложны, как у парней. Раскинув руки и быстро, мелко перебирая ногами, они будто плыли по кругу, а партнер весь из себя расцанцовывался вокруг нее, будто своими па стремясь завоевать ее сердце.






Дюша сбегал за фотоаппаратом и удалось сделать несколько кадров. Я с восторгом, с восхищением смотрела на происходящее и мне казалось, что передо мной вдруг ожили романы Лермонтова, что я передо мной случайно приоткрылась завеса в древний, полный приданий Кавказ. Вот так, случайно, прямо на платформе…

В круг внезапно вышел мужчина лет сорока, а может и старше. Он что-то говорил и все послушно убрали камеры. Мы поразились, как здесь почитают старших. Потом он долго говорил какую-то речь, нам очень хотелось узнать, о чем она. Мы стали спрашивать у рядом стоящих молодых ингушей, но кто нам отвечал, что ничего не понял, кто, что не расслышал, а кто-то просто строил гремаски, что не стоит переводить. Тогда нам стало не по себе и мы ушли из круга.

Еще какое-то время стояли на платформе. Мимо пробежали трое девченок. Меня глубоко зацепило чувство, что вот, девочки из современного мира, одетые по современному, в джинсовых юбочках бегут по мокрой, залитой ночным светом платформе в сказочный среднивековый мир, ожививший внезапно среди самой обычной вокзальной ночи.

Спали мы вдвоем на одной верхней полке, к утру уже проснулись и болтали, как у меня водится об отношениях. Злобная проводница ходила внизу и орала, что надо сдавать белье, хотя до Москвы еще оставалось время. В наш адрес она отпустила язвительное замечание – Вот, зажимались, зажимались, теперь проснуться не могут. Наорала на Дюшу за то, что с нашей полки свесилось одеяло прямо на ребенка, который сидел внизу.

Спустившись, я жизнерадостно со всеми поздоровалась – ответ получила только от единственной русской женщины в купе, хотя все остальные отлично по-русски разговаривали.

Пришла проводница и заявила, что у нее пропала маленькая ложечка (у нас на столе стояли стаканы в подстаканниках с ложечками, которые она ночью унесла). Чтоб она отвалила, я ей уверенно сказала, что ложечку мы найдем. Та женщина, которая со мной поздоровалась, сказала, что видела, как оба стаканана столе стояли с ложечками.

Мы продолжили с Дюшей контачить. Испытывали друг к другу очень светлые нежные чувства. Я сидела у него на коленях, мы болтали. Тут к Дюше стремительно приблизился парень и склонился над его ухом.

- Слышишь! Сними свою девушку с колен, здесь люди сидят – я сначала не поверила в такую наглость, что нам кто-то будет диктовать, можем ли мы с Дюшей тепло общаться или нет. Я обернулась к нему. Круглые, широко открытые фанатичные глаза. Меня накрыло возмущение и адреналин. Мы подъезжали к Москве! Мы были у себя дома! А он диктовал нам, что надо вести себя по законам их аулов!

- Мы в России!!! – заявила я. Он посмотрел на меня пустым взглядом и отвернулся к Дюше, видимо, не считая нужным разговаривать с женщиной.

- Сними девушку с колен! Дома будешь обниматься!

- Это кого-то обижает? – спросил демократичный Дюша

- Да! Это обижает лично меня!

И он ушел. Было ясно, что говорить с ним бесполезно, было ясно, что если мы будем упрямы, фанатизм не заставит себя долго ждать, а здесь полон вагон его соотечественников и каждый горд стать «героем». Дюша сказал мне, чтоб я слезла. Я была не так вменяема, как он. Адреналин и возмущение помутили мой рассудок. Я стала ненавидеть всех этих молчаливых недоброжелателей, уверенных, что приезжая в нашу культуру они могут нам приказывать, как себя вести. Особенно мне было досадно, что напали на одни из самых лучших чувств, на один из самых красивых и светлых моментов. Меня понесло, я стала говорить о собственной неприязни, о том, какие чувства это вызывает, говорила об отвращении. Меня действительно трясло от отвращения, как это тупое существо полезло нагло в нашу жизнь.

Дюша спросил у женщины, которая ехала в нашем купе с детьми, почему это обижает. Она ответила, что нам правильно сделали замечание, что здесь пожилые женщины и дети. Я спросила, но зачем, если вас это травмирует, вы все едите в Москву, ведь там люди обнимаются свободно и сидят на коленях. Она сказала, что знает, но то на улице, а то в поезде. На что я ответила, что на улице тоже пожилые женщины и дети. Она настаивала на своем. Она не была к нам враждебно настроена, она нас просто осуждала за плохое поведение.

Меня трясло, я их всех ненавидила, а когда стала приходить в себя – поняла, что это за проблема. Это банальная проблема перевода, Которую просто люди не осознают. То, что они слова не понимают из другой речи – это очевидно, а то, что они не понимают проявлений другой культуры, что они их неправильно интерпретируют – это простому человеку не очевидно.

Приезжают люди, которые никогда в жизни не мыслили вне своих традиционных ценностей и им в голову не приходит, что может быть по другому. И ко всему они подходят со своим уставом, со своей меркой, со своей культурной интерпретацией.

Практически каждая русская девушка не раз страдала от отвратительного поведения уроженцев Кавказа. А ведь за этим стоит та же проблема. Им кажется, если девушка свободно ведет себя, смотрит в глаза мужчине, разговаривает с ним – значит она на что-то согласна, значит с ней можно так обращаться, значит она провоцирует. А ведь на языке нашей культуры это совеем ничего подобного не означает. И если люди обнимается – в их культуре это, возможно, означает, что люди презрительно относятся к окружающим и стремятся их оскорбить, а в нашей культуре это означает, что люди нежно относятся друг к другу.

Мы многонациональное государство – это дарит нам и много положительного, например, богатство наших культур. Но возникают и серьезные проблемы – например, проблемы перевода между культурами, а в результате, кровавые, унизительные межнациональные конфликты. И на стороне каждого из участников своя непереведенная правда. В советские времена, помнится, это как-то учитывалось. Нам в детстве много рассказывали про традиции и особенности каждой из республик.

Почему бы сейчас в школах не ввести предмет, в котором бы описывались особенности каждой из наших культур, ее принципы, ее язык, почему бы детей не учить взаимодействовать с представителями других культур? И чтоб когда каждый приезжал в гости к другой культуре – чтоб он ее понимал, вел себя уважительно, не шел со своим уставом в чужой монастырь. А когда представители разных культур оказывались бы вместе, чтоб они уважительно относились к праву каждого быть собой.


А еще можно прочесть как это все выглядело Дюшиными глазами http://djushes.livejournal.com/58452.html