«Сколько платили Байрону, когда он приехал защищать Грецию?»

Вчера, в воскресенье, в Абхазии отмечался День добровольца. Он пополнил календарь праздничных и памятных дат республики в 2013 году, а 15 августа в качестве даты его было выбрано потому, что уже на следующий день после ввода войск Госсовета Грузии на территорию Абхазии в 1992 году и начала Отечественной войны народа Абхазии на помощь абхазам прибыла через границу на Псоу первая группа северокавказских добровольцев из Нальчика во главе с кадровым военным, будущим министром обороны РА Султаном Сосналиевым.

Этому молниеносному рывку не помешала даже высадка в тот день грузинского морского десанта из Поти в тогдашнем поселке Гантиади (ныне – Цандрипш) и взятие им под контроль КПП «Псоу». О перипетиях этого прорыва много рассказывал после этого абхазским журналистам в Гудауте прибывший вместе с добровольцами журналист из КБР Олег Гусейнов.

Положение абхазского народного ополчения казалось в середине августа катастрофическим, оно с трех сторон было блокировано грузинскими войсками, но оставались еще горы, через которые к нему могла прийти помощь. О том, что эта помощь защитникам Абхазии может прийти с Северного Кавказа, рассуждали, по ряду свидетельств, еще за несколько месяцев до войны в Тбилиси. А вчера в повторе прошлогодней передачи Абхазского телевидения с участием Сергея Шамба, Леонида Лакербая и Батала Джапуа о начале войны вновь прозвучало воспоминание, как, обращаясь в канун войны к грузинским депутатам Верховного Совета Абхазии, их абхазский коллега Геннадий Аламиа провидчески говорил: «Если вы думаете, что в случае чего мы останемся один на один с Грузией, то это не так, нас поддержат северокавказцы».

Известный абхазский поэт и общественно-политический деятель Геннадий Аламиа, которому тогда было немногим за сорок, конечно, не был оракулом, он просто сам активнейшим образом участвовал в наведении тех духовных мостов через Главный Кавказский хребет, между абхазами и адыгами, чеченцами и другими народами, которые и сыграли, возможно, решающую роль в исходе грядущей войны. В День добровольца мы обратились к нему с просьбой поделиться воспоминаниями о том, как в первые дни грузино-абхазской войны на Северном Кавказе вспыхнуло добровольческое движение.

«Где-то 17 августа, когда я прибыл в Грозный, вечером накануне выступал по телевидению наш большой друг, председатель парламента Конфедерации народов Кавказа Юсуп Сосламбеков. И вот его слова мне передали. Редко можно увидеть чеченца со слезами на глазах, но этот человек и слезу проронил, и сказал так: «Горит дом, в котором нас принимала абхазская мать. Мы, если есть в нашем народе, мужчины, должны стать на защиту этого дома». Ну, он много о чем говорил, но вот это главное. И на следующий день в Грозном собралось столько людей, готовых идти на войну, на защиту Абхазии!.. Конечно, там были не только чеченцы, туда начали прибывать люди со всего (бывшего) Советского Союза. И очень было много людей, которые были отправлены, и столько же, которых мы не смогли тогда отправить. Были большие трудности, по дороге чинили препятствия. Через все это надо было пройти. И не только горы, через которые надо было пройти… Приходили, кстати, почти босыми, потому что вся обувь изнашивалась по пути на этих тропах. Но в Абхазии, когда этот первый отряд из Грозного прибыл, был перелом. Ведь в первые дни после неожиданного нападения, когда началась война, было шоковое состояние. А прибытие этого отряда воодушевило весь народ, и до сих пор рассказывают, как это было воспринято в народе, это было как спасение».

Аламиа продолжал находиться на Северном Кавказе, когда туда стали привозить тела погибших в боях добровольцев. И это был сложнейший психологически момент. Каково было присутствовать, например, на похоронах пятнадцатилетнего мальчишки, который отправился на войну, сумев скрыть свои годы, поскольку выглядел старше их:

«Его привезли, был митинг огромный в Баксане. Все боялись, что скажут: как этот мальчик попал туда, на войну, как допустили? Что будет осуждение всего этого. Но старейшина этого рода выступил и сказал: «Этот мальчик в свои пятнадцать лет выручил весь наш род, он выполнил все, что мы должны были сделать для наших братьев». Когда погибли (Ибрагим) Науржанов и (Арсен) Каноков, их привезли в Нальчик. Это были первые погибшие. И вот стоят два гроба. Ну, власти, или не знаю кто, уговорили мать Науржанова выступить… Там же власти были в основном против добровольческого движения… Уговорили, чтоб она выступила с осуждением добровольческого движения. Все стоят в ожидании. И она говорит, стоя над гробом сына: «Мой сын спал и видел во сне Абхазию. Он раньше никогда там не был. У него была одна родина, но он своей смертью обрел вторую родину – Абхазию. Я горжусь своим сыном». Мертвая тишина. Сразу же за ней выступает его сестра, молодая девушка. И говорит то же: «Я горжусь своим братом. Я надеюсь, что среди нашего народа найдутся люди, которые отомстят за моего брата. А если нет среди нашего народа настоящих мужчин, я оставляю вам свою юбку, надеваю штаны и иду мстить за своего брата и отстоять свободу Абхазии»… Я как-то писал о том, что было такое чувство, что нарты ожили, совершили свой подвиг во имя свободы Абхазии и ушли обратно в эпос».

Аламиа подчеркнул, что среди добровольцев были люди разных национальностей. Ему запомнилась, например, встреча с русским по фамилии Лопатин, который был захоронен после войны в Парке боевой славы в Сухуме.

Мы не могли не заговорить о том, что добровольцев многие пытались очернить и называли исключительно «наемниками», как, например, в снятом через двадцать лет после войны в Абхазии эстонско-грузинском кинофильм «Мандарины», где герои оперируют понятиями и представлениями из тбилисских СМИ начала XXI века. Аламиа рассказал:

«Как-то меня спрашивали корреспонденты зарубежных газет, журналов там, в Чечне, в ходе войны, сколько мы платим добровольцам. Мне нечего было ответить, потому что это исключалось, вообще такого понятия не было. Я просто, чтобы остановить их, спрашивал: а сколько платили Байрону, когда он приехал защищать Грецию, к повстанцам, стал с ними рядом, сколько он получал? Тогда вот образованные представители прессы смолкали, начинали что-то понимать».

Когда 4 сентября 1992 года в Москве проходила встреча Ельцина, Шеварднадзе, Ардзинба и лидеров северокавказских республик, в первоначальном проекте документа, который предложили подписать Владиславу, был пункт о выводе добровольцев из Абхазии и осуждении их. Аламиа говорит:

«Прошло по всему Северному Кавказу такое известие, что Владислав Ардзинба «сдал» добровольцев, осудил их и подписал такой документ. И то, что я тогда пережил, только я знаю. На самом же деле он возмутился этим пунктом и настоял, чтобы его изъяли. И когда прислали протокол встречи, обнародовали его, это было вновь нечто, что еще раз подтвердило уважение к лидерам Абхазии в глазах народов, вставших на ее защиту».

Президент Аслан Бжания выступил с обращением в связи с Днем добровольца. «Прибытие сотен добровольцев из братских республик Северного Кавказа, юга России, представителей зарубежной диаспоры подняло моральный дух нашего народа, укрепило веру в Победу», – говорится в нем. Участников добровольческого движения поздравила политическая партия «Айтайра».

Но из-за коронавирусной пандемии в этом году в Абхазии не стали, как в прежде, приглашать делегации добровольцев из других республик для участия в массовых мероприятиях. Сами эти мероприятия были ограничены. Возложили цветы к стеле добровольцам в Гудауте. В мероприятии участвовало все же несколько добровольцев из Чечни и Северной Осетии.

В то же время 15 августа в абазинском ауле Старо-Кувинск в Карачаево-Черкесской Республике был открыт Парк Славы абхазских добровольцев. Идея назвать его так принадлежит местному добровольцу, кавалеру ордена Леона Роберту Ашба.

В Отечественной войне народа Абхазии участвовали более 2300 добровольцев из-за рубежа, из них 51 человек был удостоен звания Герой Абхазии, 247 награждены орденом Леона, 623 бойца получили медали «За отвагу». В ходе войны погибли более 260 добровольцев.

Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия