А.И. Мелехов

Нынче летом я ездил по России со своими фотоаппаратами. В кругу моих друзей это называется поехать на этюды. Хотел сделать серию фотографий с рабочим названием “Шаги по России…”. Признаться, всегда хотелось пройти пешком по самым глухим деревням и знаменательным местам России, не торопясь на поезда и автобусы. Но пешком с аппаратурой это проблематично, и не оттого, что она тяжела, а потому что требует защиты от пыли, дождя, солнца, ударов и т.д.… Да и амплитуда маршрутов в этом случае узковата.

Поехал на “Оке” (машине для пилигримов) – едет по любой тропинке и буеракам, по кустам и кочкам. Одинокого странника везет и греет и ночлег предоставит. Невольно вспоминается песенка Никитиных про “Ишака – знатока Туркестана”.

До Туркестана я не доехал, но 14 тысяч километров намотал на колеса и спидометр. Был в пути полтора месяца. География широкая, снимал на Вычегде и Сев. Двине, на Юге и Сухоне, на Вологде и Вуоксе, на Клязьме и Нерли, на Оке и Волге и, наконец, на реке со смешным названием Пьяна. Еще летом какой-то мой собеседник в Нижнем Новгороде рассказывал, что есть такая река, по которой сплавляешься на лодке целый день, чтобы оказаться вечером в исходной точке. Этим он оправдывал ее название – Пьяна.

Осенью попал я в те самые места. Проверять сию версию не стал, дождь загнал меня за Нижний Новгород к селу Большое Болдино. Когда увидел дорожный указатель – осенило, что там можно переждать непогоду, благо прецедент был с Александром Сергеевичем. Да и интересно, чем же он там, в Болдино вдохновлялся. В музее-усадьбе экскурсоводы что-то пытались рассказать об эффекте "Болдинской осени". Мол, красота, общение с природой и т. д.… Действительно, всего этого в окрестностях Большого Болдино хватает.

Снимал, как “Роняет лес багряный свой убор…”, как “…сребрит мороз увянувшее поле…” и как "…проглянет день, как будто поневоле…". Но как сказал один из моих друзей: “главный эффект от того, что никто не мешал, и воздух чистый, и сплетен никаких, и телевизора нет". Я четыре дня жил в родовой роще Пушкиных “Лучинник”. Столько дождя я никогда не видел. Нет, бывало, пережидал непогодь в палатках и по неделе, но в них нет лобового стекла и слышен только тоскливый шорох и посвист ветра. Здесь же деревья качаются, листья летят, несутся тучи, и ветер морщит поверхность луж. Вот прилетел кленовый листочек, приклеился на лобовое стекло, светится весь, и капли к нему бегут. Посмотрел – немного не так, поправил, сфотографировал.

Ветер свищет, а автомагнитола голосом Лемешева выводит: “Куда, куда вы удалились…”. В какой-то момент осознал, что я свез в одно, возможно, дорогое для поэта место и его стихи, и музыку Чайковского, и теплый голос Лемешева. Чувствую нечаянную, призрачную сопричастность к их судьбам.

Но “…печален я – со мною друга нет, с кем долгую запил бы я разлуку…”. Признаться, в путешествиях меня всегда удручало то, что всего этого не видят и не чувствуют мои друзья и близкие мне люди. Возможно, оттого я и занимаюсь фотографией. Но фотография – это визуальный ряд и редко, очень редко удается сделать ее так, чтобы звучала музыка, чтоб луч солнца тепел был и ветерок прохладен. А в жизни иногда встречаются удивительные вещи и явления, оставляющие неизгладимый след в душе и памяти.

Я хочу поделиться с вами одним из сильных впечатлений посетившем меня в странствиях нынешнего лета. Впечатлением от увиденного мной впервые, но давно знакомого по иллюстрациям храма Покрова Пресвятой Богородицы-на-Нерли, что возле Владимира на Боголюбском лугу. Вот этому Мастеру удалось построить такой храм, что он как музыка – звучит.

Но не буду забегать вперед, начну с первых моментов: только свернул с шоссе, миновав ж. д. эстакаду и выехал на боголюбский луг, как на горизонте показался Храм Покрова. Он виден почти из любой точки этого в чем-то уникального луга. Храм стоит в некотором отдалении от Нерли, хотя и носит имя Покрова-на-Нерли, а отражается он в старице Клязьмы. Пруд в старой пойме Клязьмы зарос аиром и ирисом болотным. На поверхности плавают листья нимфей и кубышек, плывут облака и храм, с потемневшим от времени куполом. Зачарованный, стоял я пред двумя храмами (одним в небе и другим в озере) и боролся с искушением ущипнуть себя за руку.

Очнулся, сделал страховочные снимки и принялся ждать облако нужной форм и размера. Рискованное было предприятие, так как небо было серым от дыма горящих лесов и торфяников, и стоял глубокий антициклон. Дождей, говорят, не было с весны. А про облака местные жители вообще не помнили и не смогли сказать, были ли они этим летом. Но мой приезд был ознаменован событием: на второй день родилось облачко, именно в том месте, где я и предполагал его разместить. Едва упросил какого-то мужичка, чтобы он повременил немного с купанием и дал мне возможность сделать снимки. Затем стал ждать вечернего света. Все время ожидания сидел и любовался. Нет, даже не любовался, это слово, пожалуй, не подходит. Я словно растворялся в воздухе и парил вместе со стрижами над темным куполом.

Я чувствовал всю эту пропасть времени и понимал при том, что это всего лишь миг. Понимал, как мне казалось, хрупкость бытия. Близким и родным казался мне тот далекий странник, в глубине веков, так же как и я, сидевший на этом приютном берегу. И казалось мне, что это место я искал всю жизнь, что вот нашел его и больше никуда не нужно идти. Я просидел перед храмом 36 часов. Сидел на точке съемки (на ракурсе), т.е. в наиболее выгодном для созерцания месте. И даже просыпаясь ночью, приподнимал голову и смотрел, убеждаясь, что это не сон – вот она, церковь Покрова-на-Нерли. Я снимал ее днем, на рассвете, вечером и даже ночью в 3 часа в лунном свете. Снимал летом и осенью. Я представлял ее и среди сверкающих снегов и во время весеннего половодья. Есть у Вертинского печальная песенка: “Панихида хрустальная”, я ее очень люблю и часто слушаю.

…Там поют соловьи панихиды хрустальные…
…Там в пасхальную ночь у берез,
под церковного звона аккорды финальные,
одиноко рыдает Христос…

Вот и теперь, слушал ее, не мигая, смотрел на храм и казалось мне, что это здесь рыдал Христос, что именно здесь поют соловьи панихиды хрустальные. Поверьте мне, это сильное впечатление.

Я, наверное, мог бы объяснить притягательную силу храма, скажем, присутствием в его пропорциях Золотого сечения, присутствием контрастных колоритных сочетаний и т. д. (наш современник старается все объяснить, хотя бы самому себе), но не стану этого делать. Вы, наверно, заметили, что я нарочито пренебрег туристскими сведениями. Не упомянул ни имен, ни значений, ни исторических дат. Я, вам признаюсь, что даже не заходил внутрь храма, хотя провел возле него около полуторых суток летом и двое осенью – боялся испортить впечатление. Я очень дорожу такими моментами и вспоминаю о них в разные минуты жизни.

Когда закончил съемку и собрался уезжать, я сделал то, что никогда не делал ранее ни в церкви, ни дома, ни в одиночестве, ни при людях. Я встал на колени, трижды перекрестился и трижды глубоко, коснувшись лбом земли, поклонился храму. Я не думал об окружающем – я был преисполнен благодарности к Мастеру и Богу за то, что именно так они явили мне Храм Покрова Пресвятой Богородицы-на-Нерли…

Я осознаю, что эта заметка, по-видимому, нарушает традиции этого вестника – она не познавательна, а так, "впечатление": где-то недосказано, а где-то через край. И я буду даже рад, если смысл прочитанного для вас покажется размытым, а повествование – нервным и неровным.

И еще одно: мне кажется, они родственники: тот далекий Мастер и Пушкин, Чайковский и тот, кто так тонко, авансом заявил, что красота спасет мир.