Песня новая нужна: Александра Твардовского предстоит оценить как фронтового очеркиста

21 июня исполняется 115 лет со дня рождения Александра Твардовского (1910–1971). Участник Великой Отечественной, он создал самую народную поэму о русском солдате. Но некоторые грани его таланта не оценены до сих пор — например, очерки. Так считают и внучка поэта, и режиссер, который работает над экранизацией «Теркина». А мы публикуем корреспонденцию Александра Трифоновича, увидевшую свет в «Вечерней Москве».

Ноябрь 1962 года был отмечен для Твардовского двумя радостными событиями. 3-го числа был подписан в печать № 11 журнала «Новый мир», которым руководил Александр Трифонович. В него после долгой борьбы с цензурой удалось поставить рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — первое в официальной советской литературе произведение о сталинских репрессиях. А спустя пять дней, 8 ноября, у старшей дочери поэта, Валентины, родился второй ребенок — девочка, названная Ирой. Поздравление в родильный дом счастливый дедушка отправил вместе с сигнальным экземпляром журнала… Сегодня Ирина Твардовская — единственный из ныне живущих потомков Александра Трифоновича, который застал его и хранит воспоминания о нем.

— Ирина Александровна, вы жили вместе с дедушкой?

— Нет, с дедом вместе со своей семьей жила его младшая дочь — Ольга. А мои родители всегда жили отдельно. Но деда я видела часто. Он приезжал к нам — сам он машину не водил, у него был шофер. Мне запомнилось, что он привозил куличи из «Елисеевского» — их там пекли, они были горячие, прямо еще дышащие.

— Твардовский ведь последние свои годы провел за городом?

— Да, в писательском поселке «Красная Пахра», теперь это Ватутинки. Меня туда тоже не раз возили и оставляли ночевать. Во время домашних застолий чувствовалось, какой у деда авторитет. Сидят три семьи — две дочери, два зятя — а когда дедушка начинает говорить, устанавливается такая тишина, что слышно, как муха пролетает. Слово его было очень весомым.

— О чем обычно он говорил?

— О заварухе с журналом. Чем ближе было к 1970м годам, к застою, тем напряженнее у него было на работе (в годы хрущевской оттепели Твардовский сделал «Новый мир» рупором свободной мысли, а 9 февраля 1970 года был снят с поста главного редактора. — «ВМ»). Дед высказывался эмоционально, звучали разные имена — я все это впитывала. Потом это мне пригодилось, когда я, уже став взрослой, помогала готовить его дневники к печати: я понимала, о ком в некоторых фразах речь.

— Как Твардовский проводил свободное время?

— Любил заниматься садом, копать землю, ходить по грибы. В гости регулярно заглядывали соседи: Константин Симонов, Зиновий Гердт, художник Орест Верейский… Большая дружба была с «Дементом» — Александром Дементьевым, заместителем по журналу.

Помню, как дед ходил со мною на реку Десну, как гулял с Фомой — гигантским ньюфаундлендом, из шерсти которого всем вязали невероятно теплые носки… Запомнилось, как однажды дед копал яму для посадки дерева, а тут приехал шофер и что-то сообщил. Дед воткнул лопату в землю и уехал прямо в чем был. Много лет спустя я узнала: ему сказали, что его знакомого диссидента Жореса Медведева упекли в психиатрическую больницу в Калуге, и дед посчитал нужным немедленно поехать и вступиться.

— Александр Трифонович отмечал свой день рождения? Или 21 июня для него прежде всего было кануном Великой Отечественной войны?

— Отмечал, каждый божий год! И эта дата совершенно не ассоциировалась с войной — ни у него, ни у кого-либо другого. Стол накрывали в Пахре, на террасе. Собирались гости с разных концов страны. Гавриил Троепольский много часов гнал машину из Воронежа. Федор Абрамов приезжал из Ленинграда, Кайсын Кулиев — из КабардиноБалкарии, Расул Гамзатов — из Дагестана...

— Вас, наверное, ставили на табуретку, просили почитать дедушкины стихи?

— Никогда. Я со временем выучила наизусть очень многое из его поэзии. Но мое знакомство с нею началось только в школе, со стихотворения «Ленин и печник» (его изучали не ранее 4-го класса, то есть в 10–11 лет. — «ВМ»). А дедушка умер вскоре после того, как мне исполнилось девять лет.

— Вы помните, как он уходил?

— В последние месяцы меня привозили к нему каждую неделю. Он почему-то каждый раз целовал меня в губы, а моя мама ругалась… Недавно моя одноклассница рассказала, что на следующий день после его смерти наша учительница, Лилия Андреевна, попросила на уроке всех встать и объявила: «Умер выдающийся советский поэт, дедушка нашей Иры». И якобы я после этого заревела. Но у меня это как-то заблокировано в памяти, не знаю, почему.

— Фамилия вам помогала в жизни?

— Репетитор, которая готовила меня в институт, с удивлением сказала моей маме: «Она так строго к себе относится, а ведь могла бы надеяться на свою фамилию!» Но это действительно мой принцип! Я сделала себя абсолютно сама. И фамилия моя, кстати, почти ни у кого не вызывала никаких реакций — никто, услышав ее, не спрашивал, родственница ли я тому самому Твардовскому, не бросался что-то цитировать… Я большую часть жизни работаю с иностранцами, а они и выговаривают-то эту фамилию с трудом.

— В этом году настоящий вал мероприятий, связанных с произведениями Александра Трифоновича. Одних постановок по «Василию Теркину» в разных театрах больше десятка…

— Вот это меня и огорчает — что в основном все по «Василию Теркину». Спектакли, конкурсы, издания, проекты, где его нейросеть иллюстрирует... Я сама всегда обожала это произведение, но нельзя зацикливаться только на нем! Дедушка же писал в финале этой поэмы: «Песня, стало быть, допета, песня новая нужна». Вот почему не переиздают более позднюю поэму «Теркин на том свете», в которой осмеивается бюрократизация общества? А ведь она была очень дорога дедушке. Почему забыта его лирика последних лет? Почему делают вид, что не существует поэма «По праву памяти»? А главное — мне кажется интересным обратиться к его прозе. Статьи из сборника «Родина и чужбина» — это рассказ о войне, написанный стилем, близким к стилю Хемингуэя.

СО СТРАНИЦ «ВЕЧЕРКИ»

В годы Великой Отечественной войны Александр Твардовский был военным корреспондентом на Западном фронте. Его тексты печатались во многих газетах. Удалось нам отыскать и две публикации в «Вечерней Москве» за 1944 год. Впоследствии они в переработанном виде вошли в его шеститомное собрание сочинений (1978). Странно, но про один из этих очерков — «В Витебске» — ни в комментарии к шеститомнику, ни в подробной библиографии Твардовского (2002) не сказано, что он в свое время выходил в «Вечерке».

…Витебск! <…> Надписи и даты, выведенные заботливо строгой рукой на скромных намогильных дощечках у дорог <…>, напоминают о жестоких зимних боях за город. Немцы обороняли его, не щадя ничего. <…> Над городом небо к западу еще густо усыпано шапками разрывов зенитных снарядов и обволочено ржаво-темными космами и клочьями дымов. Земля еще привычно подрагивает от близкой пальбы. Навстречу, по дороге на восток от заставы тянется длинная и слишком ровная для обычного продвижения в такой близости от войны колонна. Пленные. Конвой — трое наших ребят с бровями, серыми от пыли.

— Сколько ведете?

— Сто сорок пять, — отвечает старший сержант, чуть улыбаясь пересохшими губами с черной от пыли, пота и копоти кромкой.

— Кто взял?

— Я, — совсем просто, но и не без гордости говорит он.

Это «я» не означает, что он единолично захватил всю группу немцев, а что он захватил ее со своими бойцами.

<…> На одной из улиц к стене дома прикреплен красный флаг. Укреплен он наскоро, на ходу и невысоко, может быть, именно затем, чтоб всякий мог прочесть записку, приколотую к нему: «Майор Рублик, преследуя противника, первым прошел по этой улице, а теперь я далеко впереди». <…>

Витебск пострадал больше многих, может быть, даже больше Смоленска. В нем уцелела едва ли одна десятая часть домов, жителей в первые три часа возвращенной городу свободы вовсе нетрудно было пересчитать.

Население города частью насильственно уведено противником в свой тыл, частью истреблено и замучено, частью скрывается в окрестных лесах и деревушках. <…>

Витебск! 12 часов 26 июня. <…> Регулировщица желтым флажком разрешает боевому транспорту путь через мост, который наши бойцы буквально не дали немцам взорвать, перестреляв, как рассказывают, подрывников в самую критическую минуту. На стенах, с еще не содранными немецкими вывесками и табличками, расклеивается приказ коменданта города — первый официальный наш государственный акт, изданный в Витебске после 9 июля 1941 года. На выезде из города уже идут стороной дороги связисты, разматывая провода с катушки, движутся вперед штабы, тылы, все большое хозяйство наступающей армии. И радость победы, и боль об искалеченном немцами городе сливаются в сердцах воинов в один вывод, в один грозный вздох:

— Что ж, присчитаем и Витебск!

«Вечерняя Москва» за 28 июня 1944 года

МНЕНИЕ

Съемки длятся дольше, чем шла война

Карен Геворкян, режиссер фильма «Василий Теркин», ответственный руководитель студии «Русское поле»:

— Иван Бунин, при всем своем отрицании советской власти и культуры, назвал произведение Александра Твардовского «Василий Теркин» лучшей поэмой ХХ века. Правота его оценки безусловно видна и с высоты века нынешнего.

Почему до сих пор по «Василию Теркину» не было снято художественного фильма? Я могу лишь предполагать: страшно и ответственно претендовать на право экранизации столь великого поэтического произведения. Это чувство преследует меня с начала 2019 года — с момента, когда стартовала работа над нашей картиной «Василий Теркин». Литературно-сценарной основой фильма является не только одноименная поэма. В Смоленске, на малой Родине Твардовского, стоит памятник: скульптор Вячеслав Клыков соединил в задушевном разговоре поэта и Теркина. Это стало замечательной подсказкой для меня. Ведь Василий Теркин — альтер эго своего автора, значит, Александр Твардовский — обязательный герой нашей картины. А как иначе? Именно от этого импульса мы обратились к еще одному литературному источнику — к военным очеркам Александра Трифоновича, которые говорят и о войне, и о нем лично очень много.

Основной текст картины — конечно, поэтический, но есть и прозаические фрагменты, в том числе произносимые Твардовским-героем. Мне кажется, у нас получилось слить воедино две эти «величины». Как и каким образом — рассказывать заранее не хочу. Такой симбиоз — один из элементов общей режиссуры фильма, а удачен ли он — судить зрителям.

Съемки длятся уже дольше, чем сама Великая Отечественная война. Я начал картину, взяв в долг у одного очень достойного человека 120 миллионов рублей. Не хочу говорить о своих мытарствах с государственным финансированием, которое «чудным» образом открылось только на третий год нашей работы, с началом специальной военной операции, причем в размерах меньших, чем мой собственный вклад. Сегодня я испытываю огромную благодарность руководству Первого канала, которое подставило нам «плечо» в самое ответственное время и в самой отчаянной для нас ситуации.

Надеюсь завершить работу в августе — сентябре сего года. Нам осталось доснять 5–6 эпизодов, на которые нам не хватило «бензина», затем предстоят монтажно-тонировочные работы и выведение картины на экраны страны и в мир. Пользуясь случаем, хотел бы пригласить к участию в завершающих работах по картине заинтересованного в ней инвестора. Мы находимся в поисках такого человека, отличающегося любовным отношением к своей культуре.