Незабытые воспоминания Дмитрия Сергеевича Базанова
Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение Мои слушатели не преминули возможностью поделиться с товарищами и земляками впечатлениями от этого занятия. Им позавидовали, а на меня с этого дня начали смотреть какими-то странными глазами, в них был большой и мучительный интерес и вопрос. Ночью рядом со мной лег на нары взводный Воробьев, взяв меня за ухо, больно ущипнул, я отстранился молча, но Воробьев снова и еще больнее ущипнул ухо, а когда я спросил, за что он меня преследует, Воробьев прошептал со злобой: «Ты что же, сукин сын, меня подводишь! Ты что позволил болтовней заниматься ... Читать далее
Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение
Мои слушатели не преминули возможностью поделиться с товарищами и земляками впечатлениями от этого занятия. Им позавидовали, а на меня с этого дня начали смотреть какими-то странными глазами, в них был большой и мучительный интерес и вопрос.
Ночью рядом со мной лег на нары взводный Воробьев, взяв меня за ухо, больно ущипнул, я отстранился молча, но Воробьев снова и еще больнее ущипнул ухо, а когда я спросил, за что он меня преследует, Воробьев прошептал со злобой: «Ты что же, сукин сын, меня подводишь! Ты что позволил болтовней заниматься насчет царей… За это тебя и меня на каторгу ушлют…».
Я пытался оправдываться, что солдаты не слушаются, объяснять нужно было. Воробьев сказал, что среди солдат есть люди, знающие больше меня, – нарочно сбивают.
«Этого больше не допускать! Допустишь, сам по команде донесу! Сам доложу по команде, да еще адъютанту полка лично!» – повторил он свою угрозу. Но, уходя, сказал очень тихо: «В нашу роту пригнали полсотни сыщиков и городовых, они скрываются среди солдат под видом рядовых; присматривайся и выполняй, что приказано…»
Следующее занятие «словесностью» проходило на том же месте, но рядом с нами занималась другая пятерка, руководил грубый мужчина средних лет, полуграмотный и отлично повторявший устав «на память». Мои товарищи на этот раз вели себя настороженно.
Как уже было сказано, высшие командиры в наши дела не вмешивались, никаких жалоб не принимали и не рассматривали и держались строго этой методы, очевидно принятой в армии с давних времен. Наоборот, отделенные и взводные во все, даже малейшие недоразумения считали себя обязанными вмешиваться и все дела по жалобам непременно решать тут же на месте, быстро и, как нам казалось, совершенно несправедливо. Мало того, эти командиры, по-видимому, очень любили вмешиваться в наши споры, ссоры и драки, подзадоривали обе стороны, а драку прекращали, только когда она принимала ожесточенный характер, но таких драк почти не было. Свои решения они выносили всегда в пользу победителя; решения эти были не только несправедливыми, но и жестокими и обидными.
Приглядевшись к этому методу воспитания солдат и познакомившись с отделенным Бурцевым и взводным Воробьевым, после разговоров с ними, я начал понимать систему и традицию русской армии, сохранившуюся от времен Петра Великого и, возможно, Суворова. Она была проста: солдат должен уметь нападать, наступать и наносить поражение противнику; сам должен уметь стоять за себя в бою и в обстановке подготовки к бою, а солдат всегда обязан готовиться к бою. Не сумел первым напасть или сдачи дать – сам виноват, терпи и готовься, жди удобного случая отплатить. Только в этом смысле солдат должен уметь обороняться и, опять-таки, чтобы уметь перейти от обороны к нападению.
Конечно, в те дни я так рассуждать не имел возможности, но я чувствовал основу этой традиции именно так. По-видимому, и все мои товарищи постепенно усвоили эти принципы как правила поведения, так или иначе.
И несмотря на такой метод воспитания, а может быть, и благодаря ему (для окончательного суждения у меня не хватает наблюдений), сравнительно короткий срок совместной жизни и строевой подготовки оказался достаточным для зарождения и развития особого чувства товарищества между солдатами отделений, взводов и роты и выражения: «наша рота», «наша одиннадцатая», «наш второй взвод», «наше отделение» – получили серьезный и значительный смысл, перестали быть простым требованием устава; мы как-то «притерлись» друг к другу, прониклись настроением некоторого единства. Но это оказалось причиной нашего расхождения с высшим начальством, с офицерским составом роты.
Через недели две-три мы познали и другой прием казарменного, армейского воспитания – метод устрашения и подавления. Странными казались первое время некоторые действия моих товарищей, иногда и незнакомых; отделенный за какую-то оплошность дал мне наряд вне очереди: подмести и скребком очистить от грязи пол в проходе между нарами в своем помещении. Я очень добросовестно принялся за работу, но скоро на руках у меня от скребка образовались водяные пузыри, как в первый день покоса. Работать я стал осторожней: пол из цемента со щебенкой был вытерт, стал рябой, скребок задевал за бугорки – наказание было не столь уж невинным. Видя мои затруднения, один из солдат – Василий из Вологодской губернии, здоровый, крепко сложенный молодец – взял у меня почти силой скребок и быстро выполнил весь наряд. Я удивился, хотел благодарить, а он засмеялся очень довольный собой и сказал на своем диалекте, а потом по-русски: «Плох мужик, работы не умеешь, вот как делать нада…» Он показал свое превосходство в силе и умелости передо мной, а возможно, и пришел мне на помощь по-товарищески.
Другой случай произошел при исполнении общего наряда отделению на кухне. Мне досталось колоть дрова, дело простое и знакомое, но дрова были длинные, полуторные, а не швырок, ставить их «на попа», чтобы колоть с обеих рук, было невозможно, я возился и выходило плохо; все же хотелось похвастаться своей силой и ловкостью. Подошел солдат из другого отделения, посмотрел, покачал головой, взял у меня из рук колун и показал свое искусство – специалиста, лесоруба. Левой рукой он поддерживал за конец полено, а правой с одного удара раскалывал его, ударяя без всяких усилий. Расколов все дрова по наряду, сказал с нескрываемой гордостью: «Вот как надо!»
Эти замечательные люди не дорожили своим трудом, для них он был забавой; но дело не в этом, они были настоящими товарищами, всегда готовыми к искренней взаимопомощи; таких среди солдат было много.