Батальон «Ангел»: мы готовы быть кем угодно

В конце зимы в республиках Донбасса начали распространяться сведения о возможности скорого обострения на ЛБС – линии боевого соприкосновения между ЛДНР и Украиной. Участились обстрелы. Жители прифронтовых районов были обеспокоены.

В марте известный на Донбассе волонтер Алексей Смирнов, основатель гремевшего в свое время «Гуманитарного батальона "Ангел"», опубликовал на своих страницах в соцсетях телефон центра кризисного реагирования для тех, кому может потребоваться экстренная помощь – от обеспечения продуктами до эвакуации из зоны обстрелов ВСУ.

Наталия Курчатова побывала с «ангелами» на выезде и выяснила их мотивы и план действий на случай масштабного обострения.

У Алексея Смирнова неоднозначная репутация. Московский киношник, приняв близко к сердцу трагедию Донбасса, Смирнов осуществлял свою гуманитарную деятельность с киношным же размахом и пафосом – позировал с оружием близ передовой, публиковал собственные портреты с ангельскими крыльями за спиной, даже снимал клипы, в которых раздача продуктов перемежалась постановочной стрельбой и бутафорскими ранениями «героев».

А в то время, когда я в первый раз попала в Донецк – четыре года назад, Смирнов и вовсе сидел в местном СИЗО по обвинению в незаконном хранении и перемещении оружия. Молва приписывала «Ангелу», как называли Алексея наиболее восторженные подписчики, и более серьезные прегрешения.

На весну 2021 года мнения о деятельности Смирнова по-прежнему разнились, но несколько уважаемых мною людей отозвались о нем в положительном ключе. Я набрала телефон горячей линии «Ангелов».

Девушка на том конце ответила не сразу, фоном слышались детские голоса. Да и сам голос напоминал детский. «Вам нужна помощь?..» – спросила она. Я объяснила свою задачу. Девушка, немного, кажется, разочарованная тем, что помощь мне не нужна, связала меня с «правой рукой» Алексея, Светланой. «Послезавтра мы едем под Аэропорт раздавать продукты, можете поехать с нами, заодно и пообщаемся», – предложила она.

Солнечное апрельское утро. На парковке супермаркета – минивэн, около которого стоит стройная женщина в камуфляже и несколько мужчин – кто в форме, кто по гражданке. Света предупреждает, что мужчин в форме снимать нельзя. Все они – друзья бывшего гуманитарного батальона «Ангел», теперь так же называется благотворительный фонд. Обсуждают утренний обстрел района, куда мы направляемся:

«Сложная ситуация – и не приехать нельзя, люди ждут, и есть, конечно, опасения, что мирные во дворе соберутся в количестве, а обстановка напряженная...»

Между строк читается – «может прилететь в скопление людей».

«Вроде затихло», – говорит один из военных. Будто в ответ на его слова доносится звук разрыва с окраины города.

«Доедем, а там посмотрим по ситуации», – решает коллектив.

Мы отходим в сторонку поговорить со Светой. «Давай на ты», – с ходу предлагает она. «Хорошо, но видео все-таки будет на вы», – говорю я. «Ох, еще и видео!..»

Коротко рассказывает о себе – дончанка, до войны жила с семьей неподалеку от Славянска. Муж, двое сыновей. Работала диджеем на дискотеке, также было свое приусадебное хозяйство. Весной четырнадцатого поехала в Славянск «посмотреть, что происходит» – и осталась помогать. Сначала эвакуировала население, потом пошла воевать. Под Николаевкой была ранена.

– Мы ехали по дороге, тут выскакивают ополчи с шайтан-трубой и машут нам кругами над головой – разворачивайтесь, мол. Но развернуться там не получалось, поэтому мы просто выскочили из машины. Произошел авианалет ВСУ. Какой-то мужик вжал меня в стену девятиэтажки, простояли так, я потом не сразу и поняла, что мне любимые джинсы испортили, три осколка в бедро. А хорошие джинсы трудно найти! Осколки вошли неглубоко, я их потом сама ватными палочками выковыряла. И заработала сепсис. Пришлось полечиться.

– Ты до этого как-то была связана с силовыми структурами?

– Нет, что ты. Реки слез пролила, прежде чем стрелять научилась. Мужики потешались, конечно – ох, говорят, ты хуже, чем обезьяна с гранатой... И правда, солдат из меня был тогда как из говна пуля.

– Муж воевал?

– Да, мы одно время вместе служили. Потом я уволилась – сорок лет уже бабе, сколько можно маршировать?..

– Как я поняла, ты не первый год работаешь с Алексеем Смирновым. Что он за человек?

– Это единственный человек, который на моей памяти ни разу не отказал местным в помощи... Потому мы и начали вместе работать.

– Насколько мне известно, у Алексея были здесь определенные проблемы? И некоторые люди, что работали с ним, говорили про него... разное.

– Часто можно слышать – «русские своих не бросают». У меня эта фраза вызывает смешанные чувства. Потому что часто люди, говоря так, не понимают, что за этим стоит. А за этим стоит в том числе то, что нельзя дружить наполовину. Поэтому когда Смирнова посадили, я пошла собирать за него подписи... А когда он вышел, то не звонил некоторое время. И люди мне говорили – да он наверняка в России давно, после всего-то. А я им – вы не знаете Леху, он упертый. Ведь многие, кто помогал нам, давно уехали, оставили нас. Я их понимаю, всем надоела эта бесконечная война, и местные устали, чего уж говорить о приезжих. Но Леха здесь остался, считай, жить. Он теперь уже наш, местный.

На парковку подъезжает машина Смирнова. Он выходит. Обнимаются со Светой, она представляет меня: «Это Наташа...». «Наташа – сотрудник СБУ?..» – вполголоса шутит Смирнов. Шутка, так скажем, характерная. «Нет, журналист из Петербурга».

Смирнов по сравнению со своими роликами в интернете, особенно раннего периода, производит впечатление более, что ли, приглушенное. Пусть и со следами былого столичного лоска. Ребята отправляются на загрузку, затем забирают меня от главного входа в супермаркет. Едем в минивэне со Светой и одним из тех мужчин в форме, кого нельзя фотографировать. С Киевского проспекта видны клубы черного дыма над районом Аэропорта – прилетел очередной подарок от ВСУ.

В микрорайоне «Донецк-Северный» пустынно и в данный момент тихо. Черный дым, который мы видели из города – от «прилета» в поселке «Спартак». У магазина две пожилые женщины. «Вы все-таки приехали?» – говорят они. «Мы же сказали, что приедем. Собирайте народ», – распоряжается Света.

Народ собирается в пять минут. Пока идет раздача продуктов – базовый набор: крупы, консервы, мука, подсолнечное масло – говорим со Смирновым.

– Алексей, я слышала, что у вас какая-то экзотическая личная история, буквально из Диккенса.

– Да, я в детстве был беспризорником.

– Родителей помните?

– Я не хочу говорить плохо о маме... Нас пять братьев, все воспитывались в разных интернатах. До двадцати лет у меня не было ни одного документа. Но к четырнадцатому году мы вели славную московскую жизнь... в московской кинотусовке, со всеми этими гламурными оттенками. Нет, ВГИК я не оканчивал, я самоучка в кино. Образование у меня журналистское и судоводительское, речных судов. И вот, когда в четырнадцатом люди побежали с Донбасса, спасая жизнь, ко мне обратились – там люди сидят под обстрелами в Краматорске, ты же с Малаховым и всей этой публикой в одной перекентовке, может, обратишься к нему и он чем-то поможет?

От меня на тот момент все это было очень далеко, политикой я не интересовался, снимал фильм. Я говорю – да что там Малахов, я сам помогу. Выделили какие-то деньги, привезли этих людей в Москву, сняли им в Подмосковье дом. Когда я посмотрел в глаза этих людей, увидел в них ужас войны, то поначалу мне стало любопытно – что же на самом деле война? Едва ли не каждый режиссер хотел бы снять фильм о войне. Но снимают, как правило, на основе штампов каких-то – и западных, и наших, русских. А когда складывается так, что ты видишь войну своими глазами... Тебя тянет все дальше и дальше – под этим любопытством, как под наркотиком. Все время кажется, что ты чего-то недопонял. После того случая мы арендовали автобусы для беженцев, около десяти тысяч человек мы вывезли. Поначалу вывозили по друзьям, потом друзья закончились, и мы арендовали в Московской области, в Воскресенске, санаторную базу. Фильм мы не закончили, потратили в том числе продюсерские деньги, я остался должен. Потом расплачивался.

– Ваш кинематографический подход многих привлекал, но многих и отталкивал. Наверняка вы знаете, что есть люди, которые считают, что вы неправильно вели себя на войне.

– Да. Я знаю. Благотворительность сама по себе вызывает много вопросов – откуда деньги, нет ли мошенничества, как это так – одни люди помогают другим просто так...

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой?

– Вроде того. Даже мать Терезу обвиняли в том, что она брала деньги у наркоторговцев.

– Вы берете деньги у наркоторговцев?

– Нет, мы у них денег не берем... Но мы готовы быть неправильными, пафосными парнями, «пиарщиками на крови», «кому война – кому мать родна», если это позволит нам достичь своих целей... По данным ООН, до миллиона людей на Донбассе испытывают так называемые «гуманитарные трудности», говоря попросту – они голодают. Если мы сможем хотя бы часть этих людей накормить – мы готовы быть кем угодно.

Грохочет еще один «прилет» 120-й мины на Спартак или Веселое, к тому же Смирнова отвлекают – подходит пожилой, нездоровой полноты мужчина и спрашивает, будет ли раздача лекарств. У мужчины диабет, раньше он принимал препараты, доставляемые с территории, подконтрольной Украине, сейчас таких препаратов в ДНР нет. Света обещает подыскать аналоги, мужчина записывает ее телефон. «Я буду звонить!» – с нажимом сообщает он.

Ко мне то и дело подходят местные женщины, благодарят за продукты. Я отнекиваюсь – благодарить надо не меня. Прошу разрешения снять интервью. «Ой, давайте без камеры. Я плохо выгляжу», – говорит женщина за пятьдесят. «Диктофон можно?» «Можно».

– Спасибо ребятам что приезжают... У нас тут странная жизнь – с февраля 17-го обогреваемся электрообогревателями, котельную нашу разбили прямым попаданием. Сейчас вот Ясиноватская администрация начала восстанавливать крыши разбитые домов, хорошо, но посмотрим, что будет дальше. Вода у нас поступает только на первые этажи, жители других этажей носят воду с первого этажа или с колонки. Но это еще хорошо, в четырнадцатом нам вообще пожарные воду возили, колонка не работала. А ведь маме моей восемьдесят первый год, она попадала под обстрел, после этого не слышит, да и с ногами плохо, спускается на улицу раз в год. Внучка ходит в школу здесь. Дочка живет в Донецке. Нет, вы не думайте, она нас не бросала, просто так получилось... Так надо,

– говорит женщина.

Женщин в микрорайоне Донецк-Северный ощутимо больше, чем мужчин. Прохожу меж домами; одна из жительниц в красном пальто метёт газон у пятиэтажки, верхние этажи которой разбиты снарядом – на месте нескольких квартир зияют дыры. На дорожке стоит черная собака, машет хвостом. Из парадной выходит рыжевато-пегий кот и начинает валяться у моих ног, радуясь весне.

Возвращаюсь к минивэну, продолжаем разговор с Алексеем.

– Вы опубликовали номер кризисного центра для жителей прифронтовых районов. Какую помощь вы готовы оказать?

– Война здесь будет, может быть, даже очень скоро. Людей надо будет эвакуировать. Мы создаем лагеря беженцев в Ростовской области на базе пионерских лагерей или гостиниц. Как в четырнадцатом году, когда у нас были базы в Ростовской области, Подмосковье, одна даже на Дальнем Востоке. Теперь у нас есть официальный фонд «Гуманитарная группа "Ангел"», со строгой отчетностью. Деньги поступают оттуда, также мы делаем ножи и зажигалки из осколков, продаем их, еще у меня есть оружейное шоу на youtube, которое также монетизируется, средства идут на помощь людям. За последние 4 месяца мы потратили около 600 000 рублей только своих заработанных денег. В 2014-2016 годах у нас постоянно работали по прифронтовым районам три автобуса и порядка сорока человек волонтеров. Сейчас можем привлечь до тысячи человек. Так что возможности у нас есть. Я вообще считаю, что всех людей из прифронтовых районов надо давно вывезти. Другой вопрос – выгодно ли это кому-то?..

– Алексей, у вас были проблемы не только с восприятием вашей деятельности общественностью, но и с компетентными органами ДНР. В чем вас обвиняли и почему?

– Меня обвиняли по 254 статье часть первая, незаконное хранение и перемещение оружия, по которой тут можно обвинить, вообще говоря, каждого второго... Я провел под арестом девять месяцев. Я не буду комментировать это дело. Здесь, как и везде, существует несправедливость. Это обычное дело. Потом меня не раз спрашивали – почему ты не уехал? Знаете, полно людей, разочарованных тем, что происходило и происходит в Республиках. Тоже обычное дело – месяц полазили по окопам Донбасса, потом уехали и из благополучной России поливают все, что здесь происходит. Я для себя решил, что я таким не буду, а пойду до конца. Потому что если сюда войдут украинские войска... Они не посмотрят, что я хороший добрый парень, который раздавал гуманитарку, а вспомнят, как я обнимался тут с военными, пел песни в поддержку Донбасса, стрелял на полигонах и что вообще я «русский оккупант»... Поэтому я с местными в одной лодке.

...У меня, вообще говоря, нет вопроса, почему Смирнов не уехал даже после отсидки – я уже знаю, как затягивает здешнее чувство братства с людьми, еще вчера тебе незнакомыми. Тем более – в случае Алексея, человека, с детства лишенного семьи. Нет у меня и особых вопросов по его «делу» – война, тем более гражданская, разрушает не только людей и здания, но и социальные институты, в том числе законность, которая затем восстанавливается постепенно, усилиями многих людей. Больше всего, признаться, меня коробит наивная героизация войны, которую «батальон "Ангел"» транслировал в роликах с бутафорской кровью – при том, что здесь и настоящей пролилось немало.

При этом я понимаю, что мое суждение по этому поводу – своего рода «белое пальто» хорошего вкуса, которое неуместно в случае, когда речь идет о жизни людей.

Мы уезжаем из микрорайона Донецк-Северный под очередной «прилет» в километре или около. Женщина в красном пальто, будто не слыша разрывов, продолжает мести газон у своего полуразбитого дома. В машине Светлана показывает мне фотографию свиней породы венгерская мангалица, которых она завела, потому что у ее близкого друга – диабет, как и у пожилого мужчины в оставленном нами микрорайоне. Диабетикам нельзя обычную свинину, а мясо венгерской мангалицы – можно. Потеряв свой дом под Славянском, Света и ее семья уже почти выкупили новый, завели там живность и огород.

После выезда с «Ангелами» мой следующий пункт программы – похороны бывшего ополченца, который потерял ногу, начал пить и умер, согласно экспертизе, «кувыркнувшись» с инвалидной коляски.

– Слабак, – жестко говорит Света. – Я знаю женщину... Она на войне потеряла ногу. И после этого четвертого ребенка родила.

{youtube https://youtu.be/q7ffXpAajqM}

Донецк, апрель 2021 года            

Фото на главной: страница Алексея Смирнова в соцсети «ВКонтакте»; фото и видео в тексте предоставлено автором