Новости за 19.11.2017

Гусарский праздник. Начал новую книгу того же автора «Fire in stubble». Утром шёл снег и таяло до 8 час. вечера, потом сильно задуло и после обеда сделалось 13° мороза при весьма низком барометре — 735.

За границей у нас тогда ни одного посла не было. По нашему с Радеком предложению назначили послом т. Воровского. Это был единственный наш посол на весь мир. Шведское правительство официально не признало его, но не возражало, чтобы он фактически исполнял обязанности посла. Мы не хотели применять старого титула «посол». По предложению Воровского «посол» был переименован в «полномочного представителя».

работает над картиной «Деревенская церковь» («Голубая башня»)

Погода холодная. Земля замерзла, снегу нет.

Искусство не должно быть оторвано от народа. Или с народом, или против народа, но не вне его. Театр не для народа. Театр с народом. Художник должен прозреть в народе, а не учить его. Художник должен вознестись до народа, поняв высоту «его», а не поднимать его до «себя»… Художественное устремление должно выхватить из груди народа скованное в этой груди слово. Без художника оно будет стлаться по земле и не найдет своей формы. Оно будет растоптано тяжелой ступней времени… Только народ творит... Читать дальше...

С первой же минуты на борьбу за власть советов поднялась вся революционная Москва, и мы вместе со всем серым солдатским гарнизоном получили все средства борьбы, до прожекторов и одиннадцатидюймовых орудий включительно. Мы имели также аэропланы, пользуясь которыми могли бы без всякого труда разрушить совиные гнезда контрреволюционных штабов. Но Военно-революционный комитет не принял должной решимости в этом случае, и отчасти поэтому также затянулась война.

То время, когда я — больной, усталый, скрежещущий зубами от амфитеатровского перфельетонита или последующего гредескулеза — ехал в редакцию или поздней ночью оттуда, — вспоминается как блаженство. Особенно во время моего редакторства, когда я рос и уже чувствовал свою силу, значительность, влияние на людей. И это предательство со стороны хозяев, которые за спиною продавали «Русскую волю» Савинкову с Путиловым, почти продали, когда наступило 25-е октября. И эта моя неудачливость: совершись переворот на неделю позже... Читать дальше...

Это уже третье письмо, которое я начал, и предыдущие я не смог закончить, так что пишу его сразу после работы, сейчас примерно 6:20, и я постараюсь на этот раз закончить. Последние 2 недели я все время был занят, делал что-нибудь буквально каждую минуту. В прошлый вторник нас всех созвали и муштровали, тренировали маневры весь день. Вчера я был на ужине у дяди Ту: утром был большой пожар прям в соседнем доме, загорелся большой амбар, и я оказался там почти в то же время, как огонь распространился... Читать дальше...

Служащие Министерства финансов, в полном единении с союзом служащих в государственных учреждениях, постановили прекратить свои занятия впредь до воссоздания власти, пользующейся всенародным признанием. Государственный банк, сберегательные кассы и казначейства будут продолжать действовать в пределах удовлетворения наиболее неотложных нужд армии и населения. Однако деятельность и этих учреждений будет немедленно прекращена в случае принятия каких-либо насильственных мер по отношению к служащим Министерства... Читать дальше...

За день ничего примечательного не произошло. Часть его я даже просто провалялся на диване в кабинете, раздраженный разговором с Акицей о банках. Ей бы следовало пойти посоветоваться с кем-либо, более в этих делах сведущим, нежели мы оба (благо она взялась быть нашим «министром финансов»), но она «ненавидит банки», считает их дьявольщиной! Положение получается совсем глупое, ибо и я не могу превозмочь свое отвращение перед финансовым миром, и поэтому тоже никуда не пойду. Между тем быстрое таяние... Читать дальше...

Что может быть ужаснее и губительнее насилия? Как вдруг неожиданно открылась передо мной бездна человеческой темноты и злобы. О, если бы кто-нибудь попробовал не мстить своему врагу, а тихо поцеловать его: как бы вдруг весь мир вздрогнул и преобразился. Или теперь (в «наш век») нужно что-нибудь другое. Второй раз не вздрогнуть ему. «История не повторяется». Боже! Боже! Избавь нас от злобы и темноты.

Во многих явлениях стремились увидеть перекличку эпох. Далекие отсветы французской революции, восстания декабристов, Парижской коммуны и революции 1905 года падали на современность и делали ее более живописной.

Суздаль да Москва не для тебя ли По уделам землю собирали Да тугую золотом суму? В рундуках приданое копили И тебя невестою растили В расписном да тесном терему? Не тебе ли на речных истоках Плотник-Царь построил дом широко — Окнами на пять земных морей? Из невест красой да силой бранной Не была ль ты самою желанной Для заморских княжих сыновей? Но тебе сыздетства были любы — По лесам глубоких скитов срубы, По степям кочевья без дорог, Вольные раздолья да вериги, Самозванцы, воры да расстриги, Соловьиный посвист да острог. Читать дальше...

Нет у нас общего отечества! Вот проклятие нашего прошлого, из которого демон большевизма так легко плетет свои сети.

Я кончу, видно, свою запись в аду. Впрочем — ад был в Москве, у нас еще предадье, т.е. не лупят нас из тяжелых орудий и не душат в домах. Московские зверства не преуве­личены — преуменьшены. Очень странно то, что я сейчас скажу. Но… мне СКУЧНО писать. Да, среди красного тумана, среди этих омерзительных и небывалых ужасов, на дне этого бессмыс­лия — скука. Вихрь событий и — неподвижность. Все ру­шится, летит к черту и — нет жизни. Нет того, что делает жизнь: элемента борьбы. В человеческой жизни... Читать дальше...

Моя чиновница-монархистка швырнула избирательные списки и сказала: «Я за царя!» Шатия развела костер (в ранней очереди) и горящими стружками бросала в стоящих в очереди женщин. Они кинулись на шатию — безобразную, страшную...

В рядах большевиков произошел серьезный раскол, и восемь из четырнадцати комиссаров подали в отставку в знак протеста против произвола, проявляющегося в подавлении свободы печати и проч. Правительство находится в настоящее время в руках небольшой клики экстремистов, которые хотят навязать свою волю стране террористическими методами. Замечаются признаки растущего недовольства вследствие затяжки кризиса как среди войск, так и среди рабочих, и некоторые фабрики послали делегатов в Смольный институт к большевикам с заявлением... Читать дальше...

Я жив и все мы живы, хотя эту истекшую неделю ежеминутно могли быть расстреляны или, по крайней мере, застрелены. Стрельба была чудовищной, бессмысленной и непрерывной. Я не в силах ничего говорить, да и что говорить? Все очевидно. Я читаю «Историю России» Сергея Соловьева, прочел о начальных временах Руси, о Стеньке Разине, о Смутном времени, о начале царствования Петра — русские всегда были одинаковы, и подлость — их родной воздух. Миша Сабашников погорел целиком, лишь сам жив и семья. Они пережили обстрел гранатами... Читать дальше...

Работницы еще почти не участвуют активно  в Советах. Но с первых же дней существования Советской власти работницы сумели внести в работу Советов живое творчество по вопросу об облегчении женщинам бремени материнства.

Разговоров много; некоторые переоценивают, некоторые недооценивают положение; одни дают ему сроку месяцы, другие недели; я не разделяю оптимистических настроений и думаю, что нам предстоит полоса очень тяжелых испытаний, перед которыми бледнеют прошедшие три года. По-видимому, победители не исполняют заключенного договора, изгоняют юнкеров и кадетов, заключают их в тюрьму с разными измывательствами со стороны озверевших солдат, которые чуют, что сила на их стороне.

Разруха, безвластие, полный бойкот большевиков указывают, что они не долговечны, но что затем последует, Бог один знает. Большевиков никто не хочет, все от них отворачиваются, работать с ними никто не хочет. Чувствуется приближение нового переворота: устранение большевиков и новой чьей-то власти. Да они и сами себе надоели, надо думать. Вот уж из центрального их Комитета ушло 10–12 министров и членов (Каменев, Зиновьев, Милютин и др.).