Пока еще есть время...
Когда-то меня это даже немного раздражало: по незрелым моим годам это казалось блажью или, точнее, капризом. А она, будто оправдываясь, все твердила — сосуды... В среду вечером пошел снег. Но в Москве он поначалу таял, а за городом ложился мягким лебяжьим пухом, обнимая ветви деревьев, придавая всему мягкую округлость.
Я смотрела на него, порхающий, слушала, как он перешептывается с землей, укрывая ее, и вспоминала, как много лет назад, в 1999 году, на мамины плечи легла белая пуховая шаль — тонкая, но очень теплая, привезенная специально для нее из Оренбурга. Мама закуталась в нее и без устали повторяла, как же теперь ей уютно.
В тот год День матери отмечали впервые, он казался странным, и мама все повторяла, что у нее праздник — каждый день, ведь у нее такие прекрасные дети и есть внучка. А я все чаще думаю: она так искала тепла. Хватало ли ей его — от нас? Спросить уже не у кого. Но самые страшные вопросы ты задаешь себе сам... Она болела потом — уже не только в ноябре, а всегда.
Без жалоб, с каким-то удивительным оптимизмом, радуясь малому, восхищаясь тем, чего не замечали остальные. Могла полчаса крутить в руках одуванчик: какое же удивительное создание! Смотри — золотая, ведь золотая совсем у него пыльца, не чудо ли!
Или смотрела на ветви яблони, которую они сажали с отцом. И вздыхала: вот же беда, урожай, как трудно дереву его удерживать... И поправляла ветшающую шаль. Другой, новой, не хотела. Иногда по вечерам я накидываю эту старую шаль, чтобы ощутить мамино тепло. Выносившись за годы, она греет все хуже, но, может, дело не в ее износе, а в сосудах...
День матери отмечают послезавтра, 27 ноября, в последнее воскресенье ноября, накануне зимы. А зимой без тепла — никуда. Его можно подарить и без всякой шали и не дожидаясь праздника, хоть сегодня. Это просто. Позвонить, приехать, обнять. Пока еще можно успеть.