Писатель Андрей Максимов: Любящие мама и папа могут быть врагами ребенка

«Любить нельзя обидеться. Как преодолеть негатив, заложенный родительским воспитанием» — так называется новая книга известного писателя и телеведущего Андрея Максимова, недавно увидевшая свет благодаря издательству «Питер». И она станет вашим другом, если вы хотя бы на секунду задумались, где в названии стоит поставить запятую. Это честный разговор о наших комплексах, обидах и, конечно, о любви.

«Любить нельзя обидеться. Как преодолеть негатив, заложенный родительским воспитанием» — так называется новая книга известного писателя и телеведущего Андрея Максимова, недавно увидевшая свет благодаря издательству «Питер». И она станет вашим другом, если вы хотя бы на секунду задумались, где в названии стоит поставить запятую. Это честный разговор о наших комплексах, обидах и, конечно, о любви.

Открыв издание, вы мигом оцените легкий стиль и чувство юмора автора; но не обольщайтесь — речь в книге Андрея Максимова идет о самых серьезных вещах! Почему это так и что не так в нашем воспитании, мы и попытаемся разобраться.

— Андрей Маркович, все родители, за редким исключением, хотят сделать детей счастливыми…

— К сожалению, нет. Все родители хотят сделать детей счастливыми по своему образу и подобию. А счастье — штука субъективная. Когда мы с женой приезжаем в какой-нибудь город, она носится по нему, а я сижу в номере. И обоим хорошо! Наша семья строится на праве каждого жить так, как ему хочется, и понимании и ощущении, как хорошо жить вместе. Но бывает ведь и иначе, когда в такой же ситуации жена теребит мужа: «Пойдем, что расселся!..» Он должен все бросить и идти, ибо ей кажется, что это правильно. Вот и родитель говорит ребенку: ты должен быть счастлив так, как я тебе сказал. Скажем, девочка хочет быть актрисой, но ее папа, художник, говорит: иди в дизайн, я помогу, у меня там связи. Но она-то хочет быть актрисой! А счастье начинается с понимания другого человека. Вот этой-то ступеньки во взаимоотношениях с детьми у нас и нет.

— Может, папа просто не хочет, чтобы его дочь спала с режиссером…

— Да папа-художник вообще не в курсе, что такое мир кино и театра, но почему-то уверен, что там все происходит именно через постель, хотя большинство великих актрис — Инна Чурикова, Марина Неелова или Ольга Остроумова — так не поступали. Кстати, я часто прошу родителей на лекциях: «Поднимите руки те, кто счастлив!» Поднимаются две-три руки. О каком же «опыте» идет речь, если нет опыта счастья? В знаменитой серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» у меня вышли биографии великих учителей: Песталоцци* и Корчака**.

Сейчас я пишу третью — о Марии Монтессори***. Ей принадлежит несколько открытий. Например, она вывела, что «счастливого ребенка может воспитать только счастливый педагог». Это относится не только к учителям, но и к родителям, бабушкам, дедушкам. Но в отношениях родителей и детей присутствуют две точки зрения: неправильная и моя, то есть родительская. Так что вместо разговоров про мечты о счастье для детей лучше говорить про жесткий родительский диктат. А знаете, кстати, в чем одна из главных родительских задач? Просто поверить своему ребенку. Оказывается, это трудно! У нас есть привычка обязательно думать про детей плохо. Идет в артистки — и все будет через постель, выйдет на улицу — станет хулиганом.

— Но куда же деть родительские страхи!

— Родительские страхи понятны, но они часто — результат недоверия ребенку. А при чем тут он, если это страхи — родительские? И еще момент. Мы все терпеть не можем, когда нас воспитывают. Начальник пусть ругает, премии лишит, только не воспитывает! И именно то, что сами терпеть не можем, мы делаем с детьми — постоянно их воспитываем! Мне тут прислали видео, где маленького мальчика учат есть с ножом и вилкой. Ткни сюда, режь, тяни в рот… А он и сам все сообразил бы, увидев, как это делают взрослые, и это было бы его открытие! А так он понимает иное: что по всем вопросам надо идти к родителям, бабушкам и дедушкам, только они и научат делать то-то и то-то.

— Меня учили когда-то, что детей надо прессовать и утюжить, и не будет беды. Вроде это «норма».

— Господь сказал, что детям заповедано Царствие небесное. Детям, не взрослым! Этим он как бы намекнул, что нам надо брать с них пример. Но смотрите, что происходит. Вот рождается ребенок — эталон человека, божественное создание, не понимающее социальных законов. Это абсолютно естественное существо: если надо плакать — он плачет, надо какать — какает, улыбается, увидев маму. Но затем он принимается социализироваться. Естественное уходит, начинают преобладать социальные вещи. Если в гости на дачу приезжает некий олигарх, все взрослые общаются с ним. А ребенок выбирает, с ним ему общаться или с его шофером, и остановит выбор на том, с кем интереснее. Но зато, когда он подрастет, он однозначно выберет олигарха: от него ведь больше пользы. И это — замкнутый круг. Вместо того чтобы брать пример с детей и быть как они, мы заставляем детей брать пример с нас и быть как мы. В общем, в результате всего этого мы и пришли к тому, к чему пришли: человечество уже всерьез обсуждает возможность третьей мировой войны…

— Правила жизни… И приспособленчества.

— Вы знаете, я в свое время как на работу ходил в детский сад возле моего дома: садился в машину и наблюдал за детьми. Поразительная вещь! Если трехлетнему ребенку чем-то навредил мальчик постарше, у него есть два природных варианта поведения: убежать или защищаться (драться). У ребенка пяти лет появляется третья опция: пожаловаться воспитателю, а дети постарше бегут к воспитателю сразу! Я понял, что это и есть образ социализированности: когда от каких-то естественных вещей мы переходим к социальным, которые, как правило, противоестественны.

— Вот это поясните, пожалуйста.

— У нас в обществе много такого. Вот, скажем, кто пользуется большими благами: многодетная мать или депутат? Я не против депутата, он может быть замечательным, но все же многодетная мать совершила гораздо больше, чем он. И? Ей дадут немного денег, но у нее никогда не будет персональной машины и депутатских возможностей. Или вот: мы все почему-то ценим карьеру. Но при том, что все хотят быть известными, никто не хочет быть хорошим! А маленький ребенок не хочет, чтобы его знала вся деревня, у него нет такой задачи.

— Он просто хочет, чтобы его все любили?

— Он хочет, чтобы его любили не все, а те, кого он любит.

— То есть у нас неправильно сформирована и система воспитания, и система целеполагания?

— В общем, да, но это, надо признать, не российская, а мировая проблема. Я вот уже сказал о карьере: нам кажется очень важным ее «делать». А ведь ни один гений карьеры не делал — ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Толстой, ни Эйнштейн, ну разве что Наполеон — по военной части. А ведь это люди, которые «перевернули» человечество! Делание карьеры не имеет никакого прямого отношения к делу человека, но мы живем в мире нелепых задач, тогда как надо было бы остановиться и подумать, куда мы все идем и какие у нас цели. Думаю, правда, что этого не случится, потому что мы несемся с горы и уже неостановимы.

— А что вам кажется проблемой воспитания и образования номер один?

— Отсутствие понимания, что самое главное для ребенка — найти свое призвание. В российской школе такого слова вообще нет. Призвание — это то, ради чего тебя призвали на землю, возможность самореализации и, по сути, половина счастья; вторая половина — любовь. Если у человека есть любимая работа и любимый человек, он счастлив. Ну и быть здоровым.

— Подождите, но есть же профориентация…

— Бесспорно, это важно — знать, какие профессии нужны в данный момент времени в данной стране. Но Пушкин становился поэтом, а Менделеев — химиком и экономистом независимо от того, нужно это было стране или нет: у них не получалось по-другому. Мы же сами не понимаем, потому и детям не объясняем, что главная задача ребенка, оканчивающего школу, не в том, чтобы получить высокий балл ЕГЭ, а в том, чтобы найти призвание. Надо понимать, что, когда дети выбирают призвание «головой» — это одно, а когда выбирают, потому что без этого жить не могут, — другое.

Кстати, поскольку чувства и интуиция обычно не обманывают, а разум способен обмануть, правильнее советовать ребенку не «посиди — подумай», а «посиди — почувствуй».

— Но может ли, Андрей Маркович, сегодняшний выпускник школы это призвание найти?

— Песталоцци считал, что ребенок должен определиться с этим в пять-семь лет. Мне кажется, в нынешних условиях, с учетом избытка информации, ребенок должен начать понимать, чем хочет заниматься, годам к десяти. Будет так — и все тут же станет понятным и осознанным: и зачем ходить в школу, и какие предметы нужны. Кстати, призвание — это единственный способ оторвать ребенка от гаджета.

— Гаджеты, по-вашему, — это серьезная проблема?

— Если у ребенка есть призвание, то это не проблема вообще. Мой сын с четырех лет хотел быть актером. Иногда он засиживался за компьютером, но чаще приходил после репетиций и падал от усталости, и ему было не до гаджетов. Кстати, когда мама говорит ребенку, ну зачем ты сидишь за компьютером, лучше погулял бы на улице, — это логика непонятная. Почему на улице — лучше, чем за компом?

Вопрос же не в том, что нам вообще не нравится, что дети занимаются гаджетами: нам не нравится, что они занимаются ими слишком долго. Ребенок просто выбирает то, что ему интереснее. А захватит его больше гаджета только призвание — то, которое находится только самим ребенком, пусть с помощью родителей, но только с принятием самостоятельного решения. Это главное! А мы заставляем детей делать что угодно, любые глупости, учиться на одни пятерки, например, но не заниматься главным.

— Прямо-таки слышу голоса: «Я все делаю для своего ребенка, записала в шесть кружков и семь секций!» Хотя не факт, что он туда хотел ходить.

— Ребенка надо спрашивать, что именно он хочет делать, и давать ему возможность это пробовать. Но нельзя говорить ему: ты — мальчик, иди в дзюдо, тебе положено быть сильным. Мои лучшие в мире родители какое-то время заставляли меня заниматься спортом по той же причине: мальчик должен! Но потом мама сказала папе: «Марк, все, он не хочет!» А я ходил на греблю, плавание и баскетбол, а по ночам писал дурацкие пьесы, изобличающие американский образ жизни.

— В общем, то, что кажется правильным родителям, не дает им права навязывать что-либо ребенку?

— Нет, не дает. И вообще надо было бы написать крупными буквами и повесить на самом видном месте фразу: «Ребенок — это человек!» Знаете, как говорил Ролан Быков? «Дети — это такие же взрослые, только маленькие!» Да, это такие же люди, полноправные члены семьи. У них есть все то, что и у взрослых: прошлое, будущее, страсти… Но ведь это один из наших мифов, что детство, мол, прекрасная пора…

Так говорят взрослые — потому что это время, когда мама и папа были живы и меньше было ответственности… Но взрослые живут в мире голов, а дети — в мире поп и ног. Я помню, как мечтал стать таким высоким, чтобы дотянуться и нажать кнопку лифта. И детям — очень тяжело. Вот почему дети мечтают быть взрослыми, а взрослые — детьми.

— С вами трудно спорить. Труднее только признавать свои ошибки. Думаю, многие читатели будут настаивать, что они все совершали исключительно из любви.

— Увы, матери и отцы часто считают ребенка своей собственностью — на основании того, что они его родили. У Монтессори очень здорово про это__написано: это ребенок совершил главный поступок в своей жизни — он родился. Родители же часто считают, что ребенок — никто и ничто, их вещь, которую они могут лупить или заставлять делать то, что им кажется верным. Но никто не знает про ребенка лучше, чем он сам. Материнство же — это счастье. И относиться к ребенку надо как к счастью, а не как к существу, которое нужно постоянно дрессировать.

— Хорошо, а что такое тогда воспитание?

— Это приобретение и закрепление за человеком определенных привычек, вот и все. Но когда за ребенком закрепляются привычки постоянно делать то, что сказали другие, — это одна история. Когда закрепляется привычка делать так, как он считает нужным, — другая. У Монтессори вся система на этом основана. В школе Монтессори никто, никогда и никому не делает замечаний. И там идеальная дисциплина. Почувствуйте разницу: у нас само слово «дисциплина» ассоциируется только с покоем. А должна — с интересным делом. Я наблюдал: в школе Монтессори сидят себе дети от 3 до 10 лет и спокойно делают что-то свое.

— Читала вашу книгу и вспоминала, как горько далось мне когда-то осознание, что мамы бывают не только хорошими. Кто такая хорошая мама?

— Хорошая мама — та, которая видит в своем ребенке другого человека, заинтересованно с ним общается и готова с этим другим человеком решать какие-то проблемы этого другого человека. Не воспитуемого, а именно другого.

— Вы подводите к необходимости безусловной материнской любви?

— Конечно. Моя мама мне когда-то сказала: если ты придешь и скажешь, что убил человека, я не буду спрашивать, за что. Я буду думать, как тебя спрятать. Потому что, если ты убил, значит, не было другого выхода… Они необходимы — вера и доверие. Но, к сожалению, нет у маленького человека врага большего, чем любящий родитель, ибо любящие родители знают, как ему надо, и показывают, как Ленин, куда идти. А он не хочет туда, он хочет, чтобы его поняли, а не чтобы заставляли быть счастливым. Принуждение к счастью — страшная штука…

— В чем же тогда, по-вашему, функция родителя?

— Ребенку тяжело, он приходит в наш мир, и ему еще надо научиться существовать в нем самостоятельно. И родители должны идти за ребенком, а он — идти, куда ему кажется правильным. В какой-то момент ему дадут в лоб, он может упасть, тогда его надо подхватить и спасать. Но пока он не падает, не надо его вести куда-то за руку...

Ну и назову еще чисто практическую вещь: с детьми надо разговаривать. Не учить, как__жить, а пытаться понять, как живет ребенок и что ему интересно. Обычно же общение ограничивается двумя вопросами: как дела в школе (ответ — нормально) и ел ли ты. А разговор с ребенком должен составлять важную часть жизни взрослого. Если вам не интересно, как ваш ребенок живет, запишитесь к психиатру.

— Раньше понятия «воспитание» и «школа» были неразделимы. Что произошло с нашей школой?

— Ничего. Наша школа не изменилась с XVI века. Поменялось все — транспорт, продолжительность жизни, медицина, но не она. Школа — это место, куда приходят тридцать разных людей и их там учат тому, что им неинтересно. Так было и в церковно-приходской школе. Изменились мелочи: когда-то ставили на горох и били плеткой, сейчас пишут замечание родителям.

Не поменялось главное: осталось все то же фронтальное обучение (кафедра — класс), с которым боролись и Корчак, и Песталоцци, и Монтессори, как и прежде, бытует история, что всех надо учить всему. Но на самом деле родители должны понимать, что за все — и за образование, и за нахождение ребенком призвания — отвечают они. Не школа! Но, справедливости ради, отметим, что у нас есть хорошие школы и хорошие учителя, особенно в больших городах — таких как Москва, Санкт-Петербург, Новосибирск или Екатеринбург. Хорошая школа — та, в которую ребенку хочется идти.

— Но сейчас дети, увы, не любят ходить в школу.

— Чтобы мозг воспринимал то, что ему говорят, нужно несколько условий, первое из которых — ему должно быть интересно. Дети не учатся в школе не потому, что они тупые и лодыри, а потому, что все условия обучения там таковы, что ребенок учиться не не хочет, а не может. А еще есть такая ужасная вещь, как оценки, — самый простой способ унизить человека.

Заметьте: оценки не перешли с нами во взрослую жизнь, мы их не взяли с собой! Однако все годы в школе практически каждый шаг ребенка измеряется оценкой. Главная задача родителей, отдающих ребенка в школу, — следить, чтобы его психика осталась нормальной.

— Для многих родителей большая проблема — детская ложь. Почему дети врут?

— Вранье — это способ обороны, если, конечно, мы имеем в виду не фантазии, а именно ложь. Дети врут от страха, потому что правда не прокатывает. Потому что один раз сказал правду — и получил по ушам, сказал второй раз — и получил по ушам еще раз. И если так — на третий раз будешь врать. Дети врут, потому что они беспомощны, у них мало оружия, которым можно с нами, взрослыми, бороться. Главное: если ребенок начинает врать, значит, в его отношениях с тем, кому он врет, что-то неправильно. Но детская ложь — это диагноз родителям.

— Вы признаете, что все перечисленное — проблема мировая. А как можно хоть что-то изменить?

— Это надо менять в каждой отдельно взятой семье, и это не меняется указом президента. Корчак писал: нам все время кажется, что ребенок не живет еще, что он как будто в предбаннике, накопителе, а потом дверь откроется, и начнется жизнь. Но он живет с первой минуты рождения, а некоторые считают, что и сколько-то месяцев в животе. К

огда меня мамы спрашивают, что делать с ребенком, а что нет, я предлагаю простой критерий: а с любимым мужем вы бы так делали или нет? Вы же хотите, чтобы он был счастлив рядом с вами? Но я конкретизирую ваш вопрос: как сделать так, чтобы относиться к детям — как к людям? Отвечаю: относиться к ним как к людям. И вот еще, кстати, важно: а должны ли родители говорить детям о своих проблемах? Ответ простой: если вы хотите, чтобы ребенок рассказывал вам про свои проблемы, рассказывайте ему про свои. Все просто! И в психофилософии, которой я занимаюсь много лет, есть такой вывод: «Жизнь не так проста, как кажется, а гораздо проще». Мы отвечаем не за то, чтобы ребенок кем-то там стал, а за то, чтобы ему было хорошо, радостно.

Когда сын сказал, что будет артистом, мне, естественно, говорили: а ты не боишься, ведь огромное количество неудачливых артистов есть. И да, конечно, я боялся. Но, с другой стороны, он хотел этого с четырех лет, с того момента, как вышел на сцену в народном театре, и 16 лет шел к этому. Разонравится профессия? Ничего, он ее поменяет. Но 16 лет счастья из жизни не выбросишь. В конце концов, любить ребенка — это умение ставить себя на его место.

— Сейчас «вчерашние дети» часто жалуются на самовыгорание и усталость. Правильно ли я понимаю, что это результат ошибки, неверно определенного призвания?

— Есть такая притча: шах жил в одном конце дворца, а гарем его был в другом конце. Как-то он велел визирю привести ему одну жену, потом другую, третью, шестую… В итоге визирь, чуть не падая, обращается к шаху: мой господин, откуда вы черпаете силы, я уже еле хожу! А шах отвечает: запомни, утомляет не любимая работа, а бессмысленная беготня. Это — про выгорание. Выгорание происходит только от бессмысленности. У тех, кто нашел свое призвание, его просто не бывает.

* Иоганн Генрих Песталоцци (1746–1827) — педагог-гуманист, один из первых сформулировавший основы развивающего обучения.

** Януш Корчак (Генрик Гольдшмит, 1878–1942) — польский педагог, врач, писатель. Погиб 6 августа 1942 года в газовой камере концлагеря Треблинка, куда он шагнул со своими воспитанниками.

*** Мария Монтессори (1870–1952) — итальянский врач и педагог, известна своей уникальной педагогической системой, основанной на идее свободного воспитания.

ДОСЬЕ

Андрей Максимов — российский журналист, писатель, драматург, радио- и телеведущий, театральный режиссер, колумнист. Был главным редактором и ведущим программы «Ночной полет» (НТВ, «ТВ Центр», «Культура»). Ведущий программы «Дежурный по стране» с Михаилом Жванецким (канал «Россия 1») с апреля 2002 по апрель 2018 года, с 2012 года по настоящее время — ведущий утренней программы «Наблюдатель» («Культура»).